Если я упустил воссоединение с пространством ясного света матери и все еще жив, тогда, возможно, это похоже на пробуждение в сновидениях в бардо этой жизни. Прошлой ночью мне снился прекрасный сон: мое тело растворилось и остался только чистый ум… А теперь мой иллюзорный сон снова обрел плотность. Но я не ощущаю ее. Ничто вокруг меня не выглядит плотным. Кажется, что вся эта комната плывет в радужном сиянии, формы возникают и распадаются в его зыбком мерцании. Пространство и сияние неотделимы от формы. Это еще один прекрасный сон.
Если я все же умер и мой ум-сознание все еще связан с тонкими склонностями этого тела, то я спускаюсь с пика сознания. Начался обратный процесс. Переживание абсолютного пространства собирается в колеблющиеся, полупрозрачные формы, которые танцуют вместе, разделяются и излучают свет и любовь. Но я не вижу мирных и гневных божеств, которые должны появиться в бардо дхарматы. Возможно, мужчина, лежащий на соседней кровати, – мирное божество, или же это сиделки, которые заботятся о пациентах. Я вижу, что комната грязная, но это не проблема. Здесь могут жить божества.
Не может быть, что я вступил в бардо дхарматы, ведь я не навестил своих близких и друзей, чтобы спросить у них совета. И не крутился рядом с членами семьи. Уже довольно давно я не видел никого из знакомых и жил непростой жизнью среди незнакомцев. Всю мою жизнь тени страха играли на заднем плане, но сейчас я их не чувствую. Тексты говорят, что на этой стадии нам страшно; что, когда мы не привязаны к своим телам, негативные реакции в семь раз сильнее. Звуки, которые пугают нас в этой жизни, становятся невыносимыми, когда ум покидает убежище тела. И формы, которые пугают нас в бардо этой жизни, становятся гораздо более устрашающими, чем мы когда-либо могли вообразить, пребывая в теле. Все равно я нахожусь между одним состоянием и другим. Возможно, я в бардо становления в рамках бардо этой жизни. Эти фигуры, которые из теней превращаются в существ, не враждебны. Они не отвергают меня. Я не чувствую их презрения. Я среди друзей. Возможно, это друзья, которых мы встречаем в бардо становления. Если я проснусь в этом промежуточном сне, то смогу направить ум к новым возможностям для постижения.
Интересно, этот мужчина, который пытается дотянуться до воды, здесь для того, чтобы высмеять мои сожаления о том, что я остался жив? Возможно, он святой, лежит по соседству, чтобы напомнить мне: никогда не сомневайся в любви, которая была раскрыта. Если я открою глаза, будет ли он по-прежнему здесь? Если я отбросил тело из плоти и крови и существую в иллюзорном теле, узнаю ли я себя? Можно ли распознать свое собственное тонкое тело?
НЕТ НИКАКОГО КОНЦА, ТОЛЬКО ПЕРЕМЕНЫ И ПРЕОБРАЖЕНИЕ
Я поднес руку к лицу, чтобы потрогать глаза. Прохладная ткань скользнула по моему туловищу. Через прикрытые веки я увидел пластиковый цилиндр. Кровать окружали аппараты. В мои вены были воткнуты трубки с жидкостью. Иголки торчали из рук и бедер. Человек, лежащий по соседству, звал медсестру. Я увидел перевязанных пожилых мужчин. Хромающие, пошатывающиеся люди, люди на костылях. Доктор, которого можно было определить по стетоскопу вокруг шеи, крепко спал на кровати. Под потолком крутился вентилятор.
Я не умер. И я не знал, хорошая это новость или нет. Я так близко подошел к тому, чтобы слиться со своей природой будды, что, снова оказавшись в этом теле, испытал разочарование. Пока я пытался все совместить – само это место, мое тело, мою реакцию, – я заметил: хотя проходящие мимо формы начинают принимать знакомые очертания, они все равно словно скользят по воде. Они казались скорее прозрачными, чем плотными, более сотканными из света, чем из плоти и крови, больше похожими на сон, чем на материальные формы дня.
Но я не мог сказать, видел ли я сон в своей повседневной бодрствующей жизни или в своем иллюзорном теле. И в любом случае у меня не было желания пробуждаться. Я наслаждался происходящим. Атмосфера была такой приятной, такой радушной и безопасной. Вероятно, я упустил обе возможности для освобождения из колеса сансары, пробудился в бардо становления и выбрал рождение в приятной, дружественной обстановке, с любящими людьми, которых не хочу покидать. Мне хотелось наклониться вперед, поклониться, поприветствовать их, даже несмотря на то что они не проявляли любви с таким же энтузиазмом, с каким это делали ночью деревья. Я больше не обладал пронизывающим ясновидением, которое позволяло мне видеть сквозь леса. Цвет и ясность только слегка напоминают то, какими они были прошлой ночью, но все же я по-прежнему покоюсь в иллюзорной природе явлений, подобных сну. Переживание было знакомо мне по постмедитативным состояниям, но казалось более ярким, интенсивным, а присутствие пустотности ощущалось сильнее.
Каждая форма появляется и исчезает, проходит мимо и внутри безграничного простора, возникая из ниоткуда, исчезая в никуда, без истока, без предназначения, спонтанно присутствуя. Явления внутри этого пространства не могут по-настоящему существовать отдельно от него, двойственность нереальна. Все формы возникают как волшебная игра цвета и света; небесные радуги, здесь и не здесь, за пределами времени, за пределами направления, нерожденные и бесконечные. Мне нравится этот новый мир, это живое сияющее состояние таковости – истинная природа явлений, без облаков вещественности и характеристик. Это бардо дхарматы, бардо реальности, таковости. Если я жив, то я на второй стадии в бардо этой жизни. Я оказался здесь, потому что не полностью умер в бардо умирания.
Попытки выяснить, жив я или мертв, казались пережитком из прошлой жизни, поскольку, что бы со мной ни случилось, заставило меня осознать: смерть – это не конец. Нет никакого конца, только перемены и преображение. Переживания прошлой ночи ушли. Дни, которые были до этого, ушли. Привиделось ли мне, что я почти умер, приснилось ли во сне или я действительно пережил это – все это ушло, ничего не было, не присутствовало, умерло. Чем больше я наслаждался пребыванием в настоящем моменте, тем больше жизнь и смерть казались концепциями, равноудаленными от этого мгновения, – все содержалось в пространстве бессмертного осознавания.
То, что мы называем смертью, – это не конец. Я видел это яснее, чем когда-либо. И это осознавание проходит через то, что мы называем жизнью, и то, что называем умиранием. Живот поднимается и опадает. Смерть и перерождение. Теперь умирание. Последний вдох – это умирание. Нерожденное осознавание не может умереть. Нерожденное осознавание существует с нашим телом и без него. Смерть – это иллюзия, и жизнь – тоже иллюзия. Смерть и умирание – лишь концепции; наше восприятие формирует разницу и различия.
Прошлой ночью я умирал. Этим утром я – всего лишь образ в подобном миражу состоянии, в призрачной больничной постели. Сейчас я вижу эту реальность во сне с открытыми глазами. На железнодорожном вокзале с открытыми глазами и закрытым сердцем я вошел в ад. Прошлой ночью я оказался в раю после смерти. Теперь я жив, как мне кажется, и нахожусь в раю на земле. Вчерашний сон и вчерашняя жизнь – одинаковые. И того и другого уже нет. И то и другое – иллюзия. Как нам говорили мастера мудрости, жизнь – это сон. В некоторых образах больше смысла, чем в других, но в них не больше вещественности. Как чудесно! Формы возникают и исчезают, я вдыхаю и выдыхаю, целые вселенные исчезают и рождаются. Прошлой ночи больше нет. Состояния на грани жизни и смерти больше нет, приснилось мне это или нет. Но мне нравится этот сон! Он – рай. Встреча матери и ребенка – это рай. Реальный он или нереальный, я все равно наслаждаюсь этим сном, словно фильмом. Реальный или не реальный, он заставляет нас плакать и смеяться. Я наслаждался полетом над изумрудными полями Тибета. Мне понравился этот сон больше, чем тот, в котором меня раздавили валуны. Мне больше нравится сон про здоровое тело, чем про больное. Мне больше нравится сон про открытую дорогу, чем про то, как я привязан к этой кровати. Вся жизнь – это волшебная игра света и формы, вселенная бесконечных благословений, которая приглашает нас раскрыть наши сердца и любить полностью, любить до конца неиссякаемых сновидений.
