Этот факт очевидным образом сигнализирует о том, что исторически укоренившаяся практика интернационализации наиболее престижных российских институций, состоящая в переводе национальных научных журналов на английский язык, не является выигрышной в смысле существенного увеличения международной заметности исследований. Как оказалось, издание и распространение переводных версий ведущих научных журналов не служат повышению заметности, но, напротив, позволяют комфортно существовать в рамках национальной модели науки (не предпринимая усилий по переходу к транснациональной модели). Этот результат также ставит под сомнение глубоко укоренившееся мнение, согласно которому переход на английский язык как таковой улучшает «влиятельность» исследований из периферийных неанглоязычных стран. Иными словами, английский язык является необходимым, но недостаточным условием для достижения «мирового уровня» по показателю цитируемости публикаций и, соответственно, для улучшения места в международных рейтингах университетов и стран.
Хотя издаваемые в России англоязычные журналы с «международными амбициями» имеют определенный потенциал для улучшения своих позиций
[208], как видно на ил. 3, только одна категория публикаций российских ученых демонстрирует уверенный рост импакта — статьи, поданные в зарубежные (в основном североамериканские и западноевропейские) англоязычные журналы. В последние десять лет российские статьи в данной категории журналов цитируются в среднем так же часто, как и любые другие статьи в Web of Science, то есть на среднемировом уровне.
Таким образом, на ученых из России не лежит проклятья или стигмы, а аномально низкий уровень цитируемости советских и российских статей (постепенно повышавшийся на протяжении последних двадцати пяти лет) связан с эффектами языка и страны издания. Не что иное, как специфическая структура российских «международных» публикаций (в которой сначала преобладали русскоязычные, а затем переводные журналы) в Web of Science, объясняет их аномально низкие показатели цитируемости.
Рассмотренные в этом разделе эффекты (языка и места), конечно, хорошо известны владельцам баз данных научного цитирования, равно как и создателям международных рейтингов университетов. С целью смягчить эти эффекты, отражающие изначальное неравенство в положении университетов по всему миру, до настоящего момента по рекомендации специалистов из Thomson Reuters при составлении сверхвлиятельного глобального рейтинга университетов Times Higher Education (THE) использовалась нормализация данных о цитировании по странам или регионам. Но начиная с этого года новые партнеры из компании Elsevier рекомендовали отказаться от этой практики
[209]. Тем самым, несмотря на риторику «инклюзии» и стремления к справедливости, только усиливается тренд на сохранение статус-кво в глобальном распределении научного престижа, точным отражением которого и являются рейтинг THE и аналогичные ему рейтинги.
Глобальная экономия внимания
Дискурс научной интернационализации является глубоко нормативным. Принято считать, что помимо языкового барьера авторы из периферийных стран, публикующиеся в локальных журналах, закрыты для внешнего мира и т. д.; они малопродуктивны, и их исследования не находятся на «мировом уровне». Возможно, это в определенной степени соответствует действительности. Однако как показано выше, данный дискурс затушевывает структурные эффекты изначально неравного положения ученых из разных стран по отношению к международной иерархии престижа, неравные шансы быть замеченными и оказать влияние. Анализ географического распределения ссылок и цитирований позволяет выявить наличие устойчивых паттернов, отражающих особенности практик цитирования (referencing & citation behavior) у ученых из разных стран, занимающих различные позиции в мировой системе научной коммуникации, и тем самым более детально рассмотреть интернационализацию науки как сложный геополитический процесс.
Если исходить из гипотезы о разной степени включенности российских ученых в международное поле научной коммуникации, правомерно ожидать, что паттерны цитирования, наблюдаемые в их статьях, будут значительно варьировать в зависимости от языка и страны издания. Но если мы посмотрим подробнее на распределение ссылок по странам (таблица 2), то обнаружим в разных категориях журналов очень схожие распределения. Пожалуй, единственное заметное отличие русскоязычных и переводных журналов состоит в том, что в них содержится больше ссылок на российские и советские публикации, чем в оригинальных англоязычных журналах. Так, около 21 % всех ссылок в российских русскоязычных и переводных изданиях приходится на другие советские и русские публикации, но их доля падает до 13 % и до 10 % в зарубежных и российских англоязычных журналах. Хотя это не отражено в таблице, единственная группа стран, которая «теряет» ссылки, когда ученые из России публикуются за рубежом, это бывшие советские республики.
На удивление стабильной для всех категорий журналов является доля ссылок на американские статьи, колеблясь между 26 и 29 %, что примерно соответствует среднемировому уровню. Настолько же стабильными являются и распределения ссылок на статьи авторов из других стран. Данный результат является важным и до определенной степени контринтуитивным, идущим вразрез с нормативным мнением, согласно которому авторы из не англоговорящих стран, публикующиеся в «локальных» журналах, будут, как правило, хуже знакомы с актуальными исследованиями, ведущимися в других странах, и, соответственно, демонстрировать меньшую «международную открытость». На поверку различия в практиках цитирования оказываются незначительными. Как мы увидим дальше, различия между четырьмя категориями журналов намного более выражены в том, что касается международного «импакта» опубликованных в них статей (то есть числа ссылок, которые они получают «в ответ»).
Таблица 2. Распределение ссылок в российских статьях по типу издания и национальной принадлежности авторов процитированных публикаций, индексированных в Web of Science, 1993–2015 гг.
