— Скиллет и несколько человек из публики ухватились за концы канатов, которые свешивались из корзины воздушного шара, и притянули его к земле. Многие зрители полагали, что это часть представления, а когда в пассажире воздушного шара они узнали всемирно известного фотографа Вольфа Таблета, их охватил восторг. Кроме того, зрителей очень заинтересовало фотооборудование. Осознав, что ему не удалось разоблачить Великого Дзуккини (по крайней мере, на этот раз), Вольф Таблет расслабился и решил погреться в лучах своей славы. Тут-то мистер Пригожий пригласил его выпить, и тот с радостью составил ему компанию, оставив свой шар привязанным к дереву.
— На всю ночь?
— Его сгубило любопытство. Вольф Таблет надеялся на то, что у подвыпившего мистера Пригожего развяжется язык и он разболтает ему секреты нашей фирмы, а ваш импресарио подыгрывал ему, строя из себя бесшабашного выпивоху. Дело кончилось тем, что мистер Пригожий связал фотографа в номере гостиницы «Протухшая Крыса» и, прежде чем запереть его номер снаружи, сказал: «Попробуй выбраться отсюда!» Думаю, горе-фотограф и сейчас еще там.
— Поделом ему, дураку! — воскликнул Дзуккини и нервно усмехнулся.
— А вам не кажется, что он может… немного рассердиться из-за того, что вы заперли его в номере, украли у него воздушный шар да еще и повредили его, совершив неудачную посадку? — спросил Эдди.
Даниэлла уже готова была срезать Эдди каким-то особенно язвительным замечанием, но тут из-за кустов выплыла Безумная Тетя Мод, слегка припадая на ушибленную в колене ногу.
— Пилеры! — объявила она таким тоном, каким во время войны объявляют воздушную тревогу. — Наш сад кишмя кишит пилерами!
С этими словами она исчезла за компостной кучей — так же внезапно, как и появилась.
— Полицейские? — удивился Эдди. — Интересно, кого они здесь ищут?
Полицейские и воры
Эпизод 5,
в котором почти все наши герои попадают в заточение
В те далекие времена пилеры — полицейские — обязаны были пройти специальные курсы усовершенствования под названием «Обнаружение скрытого смысла в словах собеседника». К счастью, теперь эту служебную инструкцию отменили (я знаю, что среди моих читателей найдутся и такие чрезмерно подозрительные особы, которые мне не поверят и про себя подумают: «Это он только так говорит…»). Если в словах собеседника — в особенности подозреваемого — можно было обнаружить хоть какой-нибудь скрытый смысл, полицейский обязан был это сделать.
Например, вы говорите полицейскому, который считает вас подозреваемым: «Доброе утро», и полицейский немедленно спрашивает: «А чем это оно такое уж для вас доброе? Уж не сделали ли вы чего-нибудь такого, отчего это утро кажется вам особенно добрым?» — и вы с ужасом осознаете, что под этим «чего-нибудь» полицейский подразумевает противоправные действия (которых вы не совершали). Он проникается уверенностью, что вы украли алмаз размером с голубиное яйцо или пнули ногой курицу, и твердо рассчитывает на то, что вы расколетесь. Спрашивается, из-за чего вы так страдаете? Из-за своей воспитанности! Вы страдаете только из-за того, что вежливо пожелали ему доброго утра!
Слово «расколетесь» не означает в данном случае, что ваша голова или какая-нибудь другая часть тела треснет, как орех. Это фигуральное выражение, означающее, что под воздействием этого дешевого трюка вы чистосердечно признаетесь в том, что совершили более или менее тяжкое преступление или намереваетесь его совершить. В этой ситуации преимущество имеет человек, который действительно что-то натворил: по крайней мере, он знает, за что так мучается.
В наше время часто можно услышать: «Полицейского не дозовешься. Когда он нужен, его днем с огнем не сыщешь». (А вот если полицейский явится по первому зову, эти же люди, скорее всего, просто промолчат.) Во времена Эдди при виде полицейского, как правило, говорили: «Смотрите, что это за чудак в высокой шляпе и смешной форме?» — и либо показывали на него пальцем, либо смеялись, либо бросались в него камнями. Либо делали и то, и другое, и третье одновременно.
Как бы то ни было, тот небольшой опыт общения с полицейскими, который накопил Эдди, подсказывал ему, что независимо от того, как он себя поведет — скажет им чистую правду или вывалит на них ушат самой неправдоподобной лжи, — они все равно ему не поверят.
Доставив Эдди, Даниэллу и Великого Дзуккини в участок, полицейские развели их в разные камеры.
— Держись, Даниэлла! — крикнул Эдди, когда его тащили по коридору.
Поскольку он хотел подбодрить не столько ее, сколько себя, а также по той причине, что при одной мысли о Даниэлле возникал риск, что он опять распустит слюни, голос мальчика прозвучал довольно странно. Даниэлла фыркнула. К ее чести, она была скорее возмущена, чем испугана.
Эдди привели в маленькую комнатушку, в которой не было ничего, кроме стола, двух стульев и установленной в углу мышеловки с большим куском сыра — естественно, подгнившего и вонючего.
— Это комната для допросов, — пояснил пилер. — Она так называется потому, что в ней производятся допросы. Понятно?
Эдди вежливо кивнул.
— У меня есть к тебе несколько вопросов, — сказал пилер. — И я рассчитываю получить на них ответы.
Эдди вздохнул.
* * *
Как и вчера, мальчик проснулся внезапно: на этот раз на его лицо упала морская звезда. Понадобилось целых три секунды, чтобы он вспомнил, где находится. Собравшись с мыслями, Эдди испустил глубокий вздох и подумал: «Было бы неплохо, если бы полицейские сделали со мной то же, что я со вздохом, то есть выпустили бы меня на волю».
Раздался скрежет, и дверь в камеру отворилась. На пороге появился пилер с жестяной кружкой в руке. К ее ручке была прикована цепочка с табличкой:
СОБСТВЕННОСТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВА ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА
— Тебе не повредит кружка горячего чая, — сказал полисмен.
— Спасибо, — поблагодарил его Эдди, беря в руки кружку.
— На самом деле это тепловатая вода без заварки. А ты как думал? Здесь тебе не «Фиц»! — Дело происходило в то время, когда в Лондоне открылся ресторан «Фиц», настолько шикарный, что граф Уффингтонский служил там швейцаром, а солдаты в мундирах с эполетами — судомойками.
— Сколько вы еще собираетесь держать меня здесь? — спросил Эдди.
