— А ты уверена, что она даст тебе денег на билет? Сумма‑то немалая!
— Уверена, — почувствовав, что Клава немного напугана, я попыталась унять внутреннюю дрожь и чуть слышно спросила: — Клава, что‑то не так? Паспорт у меня есть, деньги будут завтра в три часа дня…
— Я думаю, что завтра, в три часа дня, ты уже будешь сидеть в тюрьме и тебе ничего не поможет, — Клавины слова прозвучали как гром среди неба и заставили меня уже более серьезно задуматься над тем, что же произошло.
ГЛАВА 25
— Тебе нужны деньги сегодня, и ты должна вылетать в Москву первым же рейсом, — отчеканила каждое свое слово Клава. — В квартиру в любую минуту может войти муж. Он сразу вызовет полицию, и тогда тебе уже не понадобятся деньги, ты просто никуда не улетишь. Тебе нужно срочно возвращаться на родину, а не ждать до завтра.
— Да как я могу срочно вылететь на родину, если у меня денег нет ни цента? Ты же сама понимаешь, что никто за красивые глаза не отвалит мне сейчас денег на билет до Москвы. Валид может прийти в любую минуту. Пока я буду искать деньги, он уже заявит на меня в полицию. За ним не заржавеет! Тогда меня возьмут прямо в аэропорту.
Немного помолчав, я добавила:
— Если даже мне удастся вылететь из Египта, то меня все равно посадят в тюрьму. Я ведь Валиду жена, и у него есть все мои координаты, которые записаны в свидетельстве о регистрации брака.
— Угораздило же тебя за этого перца замуж выйти! Я вот смотрю на тебя и думаю: что‑то мне замуж за египтянина выходить расхотелось. У них психика какая‑то неустойчивая. Кулаками машут. Мрак! Я начинаю приходить к мысли, что пусть уж лучше какой‑нибудь российский валенок под боком будет, чем вот такой экзотический фрукт.
— Ты правильно мыслишь, в нужном направлении, — согласилась я с Клавой.
— А что касается тюрьмы, то уж лучше свой срок в российской тюрьме отсидеть, чем в египетской. Из российской можно хоть по условно‑досрочному освобождению выйти, а в египетской вообще сгниешь.
— Я в тюрьму не хочу! — лихорадочно замотала я головой.
— Придется, — как приговор произнесла свои слова Клава. — Ты человека убила. Для тебя главное — до России‑матушки добраться, а там пусть сажают.
— Я не хочу в тюрьму, — вновь повторила я и почувствовала страшное головокружение.
— Да я же тебе не про египетскую тюрьму говорю, а про российскую. Там условия получше.
— Ты пытаешься меня успокоить? Клава, тюрьма — она и в Африке тюрьма. Я не хочу садиться в тюрьму из‑за какого‑то африканского шантажиста.
— Тоже верно, — Клава посмотрела на меня понимающим взглядом. — Да, девонька, влипла ты по самые уши. Жалко мне тебя, но ведь твой муженек сам тебя в тюрьму упечет.
— Если я спрячу труп, то не упечет, — судорожно произнесла я, стараясь не смотреть Клаве в глаза.
— А куда ты его спрячешь? — от неожиданности Клава прикрыла свой рот ладонью и испуганно посмотрела на меня. — Квартира‑то крохотная совсем. Негде тут труп прятать. Даже мебели никакой нет.
— У меня есть ключи от грузовика, принадлежащего Ахмеду. Есть грузовик стоит у дома, то можно засунуть тело в кузов и чем‑нибудь прикрыть его.
Клава вновь захлопала глазами и заговорила серьезно:
— Валя, ты, конечно, девушка хорошая. Приятная, симпатичная, просто тебе немного не повезло. Нет, даже не немного. Тебе сильно не повезло. Я искренне тебе сочувствую и очень хочу, чтобы у тебя все получилось, чтобы судьба к тебе сжалилась и ты вернулась домой без потерь. Но ты пойми меня правильно: я мать‑одиночка и на мне трое детей.
— Ты это к чему говоришь?
— К тому, что я во всем этом принимать участие не могу. Ты не обижайся, ладно? Ты этого перца хлопнула, потому что он тебя достал, я тебя ни в чем не осуждаю. Но и помочь я тебе не смогу. Если я сейчас с тобой этот труп в грузовик понесу, это — уже соучастие в убийстве. То, что ты серьезно рискуешь, можно понять. Тебе уже терять нечего. Если, дай бог, тебя муж не застукает, то, может, и все обойдется. Сколько людей пропадают без вести, и этот перец пропадет. Я бы на твоем месте точно так же поступила. Уж лучше использовать хоть какой‑нибудь шанс, чем сидеть сложа руки. А вот мне рисковать незачем. Мне нужно домой вернуться, и лишних проблем мне не надо. Ежели я своих детей не воспитаю, на ноги их не поставлю, не дам им хорошего образования, то их уже никто не поднимет. Надеюсь, ты на меня не в обиде: я ведь в этой ситуации не о себе думаю, а о детях.
— Клава, я все понимаю.
— Валька, извини еще раз, но тут я тебе не помощник. Конечно, я понимаю, что мы соотечественницы и что я просто обязана в данном случае оказать тебе поддержку, но и ты пойми меня правильно. Трупы таскать я не обязана и уж тем более не могу оставить своих детей сиротами.
— Клава, я все поняла. Ты только не оправдывайся, пожалуйста, — я говорила так и ощущала, как острая боль, словно ножом, пронзила мое сердце. — Ты побудь со мной еще десять минут. Пожалуйста!
— Ну, если только десять минут, — не могла не согласиться со мной Клава и раздраженно посмотрела на мертвого Ахмеда. — А знаешь, ты правильно с этим перцем поступила. С ними только так и надо. На одну обезьянку, которая тянула из наших девушек деньги, стало меньше. А то ведь эти гады раскусили нашу широкую душу и пользуются ею на полную катушку. Тянут из наших женщин последние копейки. Их бабам‑то хорошо: они сидят дома, не работают и довольствуются малым. Сколько там им денег нужно? А вот нашим женщинам сидеть дома никто не дает, они вкалывают с утра до вечера. Им же детей прокормить надо и дать им достойное образование. Им никто на блюдечке с золотой каемочкой ничего не принесет. Так мало того, что наши женщины пашут, чтобы детей на ноги поставить, так они еще и здешних арабов спонсируют, забирая у детей последние крохи, везут все сюда. Вымотанные, уставшие, нервные, затюканные суровой жизнью, наши бабы приезжают сюда только по одной простой причине: чтобы услышать красивые слова и почувствовать себя любимой и желанной. И пусть это все ложь, пусть все эти чувства фальшивы, просто самообман тоже иногда бывает полезен. Иногда нам нужно верить в то, чего нет. Так ведь жить легче: пусть хоть какая‑то надежда, чем совсем никакой. Только ведь не все женщины такие решительные, как я. Не понимаю, зачем сюда годами ездить и свои кровно заработанные денежки на этих лжецов спускать? Уж лучше как я поступать: если мужик наобещал с три короба, за шкирку его — и в Сибирь. Пусть привыкает к местным морозам. Я, конечно, понимаю, что если он прирожденный альфонс, то от него толку будет мало, но ведь я не из тех, кто позволит ему по нашим сибирячкам гулять. Я его к труду приучать буду. Постараюсь, чтобы, кроме койки, от него еще хоть какая‑то польза была. Кормить буду только в том случае, если он хорошо потрудится. С мужиками нужно действовать методом кнута и пряника: не хочет дров наколоть — без обеда останется. На холодильнике замок повешу. Как только он есть захочет и топор в руки возьмет, чтобы дров порубить, я ему кусочек свежего мяска в рот суну. Я с мужиками обращаться умею! Они передо мной в молодости на четвереньках прыгали и хвостиком виляли, каждый из них надеялся на мою благосклонность.
