— Какой я тебе приятель? — с пьяной злобой ответил он башлыку. — Ты тот раз поехал, чтобы нам все испортить, да тебе не удалось. А теперь стал приятель!
— Ты что это? — удивленно спросил Могусюм.
— Поди! — грубо, толчком в грудь отстранил мужик Могусюма со своей дороги.
— Как? — холодно спросил Могусюм.
— Поди, поди, свиное ухо! — поддразнил Могусюма кто-то из подвыпивших парней, ватагой шедших мимо.
С полупьяными озорными лицами они насмешливо и дерзко озирались на незнакомого башкира.
Кто-то из них ударил Макара палкой, видно, приняв его по черной голове за башкирина. Мужик упал.
— Эй, наших бьют! — закричал Исай.
— Это же друг твой, ты разве не узнал? — пытался вразумить поднявшегося Макара старик Бикбай.
— Это мало важности! — отвечал тот. — Я помню, как он нам все дело хотел испортить. Кто его просил? Зависть его взяла! Видишь, как он меня ударил?
— Это не он!
— Нет, это он... Я видел сам! Он хотел убить меня...
В это время кто-то из парней здорово ударил палкой самого Бикбая.
На праздник съехалось множество богатых башкир, тут же собрались безземельные николаевцы, убежденные, что башкиры пасут баранов на черноземе и не дают пахать, что они хотя и бывшее военное сословие, но все в почете и с землей, и не работают, и все живут как казаки.
— Бей их! Ишь, брюхо наели, один другого здоровей...
Подошла толпа низовцев. Они не вмешивались, а подуськивали и николаевцев и башкир.
Бикбай заметил мельком в толпе низовцев своего обидчика Акинфия.
Видя, что началась драка и толпа валит прямо на него, Курбан, наклонившись и вобрав голову в плечи, выхватил пистолет.
— Не подходи к фотографическому аппарату! Стреляю! Всех стреляю.
— Стреляй! — размахивая оглоблей, вылез вперед огромный Моисей.
Курбан навел пистолет, но в это время Моисей, как бы играя в городки, пустил оглоблей в аппарат и сшиб его с подставки. А затем другой оглоблей хряснули по брюху самого бая.
Макар ударил учителя духовной школы.
— А, меня? Меня смеешь? — закричал тот с перекошенным от страха и гнева лицом. — Жаловаться буду! Императору! Закон! Не понимаешь закона!
А сам держал руки по швам, зная, что если сам не ударит, то не будет виноват.
Макар за такие угрозы дал ему по скуле.
— По роже? Какое имеешь право?
Бикбай же был человек простой, не знавший тонкостей и не рассуждавший про власть и законы. Он, не задумываясь, ткнул Макара в зубы своим кулачищем так, что тот опрокинулся навзничь. К тому же при виде Акинфия в толпе он обозлился не на шутку и все зло вложил в этот удар.
— Бей, бей их! — кричал кто-то из низовцев, отходя прочь.
***
Губернатору, подъехавшему с опозданием, показалось, что во всех концах табора танцуют. Но потом видно стало, что ломают телеги, бьют друг друга оглоблями.
— В плети их! — приказал генерал. «Как чувство вал я! — подумал он. — Хорошо, что взял конвой...»
Лупить нагайками! Есть ли на свете занятие приятней! С диким свистом, припав к седлам, помчались казаки на табор. Весь сабантуй пришел в ужас. Казачьи кони пластались в воздухе, перескакивая через телеги. Над толпой заработали нагайки.
Толкая вперед себя в кибитку бородатого Моисея, какой-то башкирин лез за ним с окровавленным лицом. Там уже прятались три хорошенькие башкирки и богатая толстая старуха татарка, усиленно закрывавшая лицо черной тряпкой.
В эту же кибитку влезли Могусюмка и Курбан. Бай дрожал от страха и прижимал к груди черный узел.
— Фотографический аппарат разбили, — дрожа, бормотал бай. И тут же он добавил, тяжело дыша и подняв многозначительно палец: — Дагерротип цел будет...
Моисей рад был, что хоть аппарат удалось уничтожить.
— Всех лупят подряд! — заскочил в кибитку Хибет.
Хибетка радовался, что казаки не делают разницы, бьют всех и все одинаково прячутся и убегают.
— Сразу все помирились! — заметил по-башкирски Моисей.
Мгновение было молчание, а потом все недружно засмеялись.
— А это чья кибитка? Богатая, хорошая, — заметил Могусюм, на которого, кажется, нашло хорошее настроение.
— Эта? — не узнавая, где он, ответил бай. — Эй, да это моя кибитка! — удивленно воскликнул он.
И только теперь признал он Могусюма.
— Как я рад вас видеть, почтенный! — Он был поражен. Оказывается, Могусюм опять появился в здешних местах, давно его не было. Курбан испугался поначалу, но подумал, что он чист перед Могусюмкой.
— Как живете, уважаемый? — спросил Могусюм, приглядевшись к Курбан-баю.
— Благодарю.
— Как дети?
— Учатся.
— Как ваш отец?
— Здоров.
— Мне с вами надобно серьезно поговорить.
— Пожалуйста. Очень рад буду. Я обязательно исполню любую вашу просьбу.
Могусюмка намеревался поговорить с Курбаном о том, что низовцы отнимают поляну у Бикбая. Курбан — богач, мог помочь Бикбаю. Исхак его друг, и Акинфия он знает.
Какой-то казак заглянул в кибитку.
— Ты чего? — грубо спросил его бай, готовый, в свою очередь, сорвать зло на казаке, выставляя брюхо и грудь в медалях.
— Порядка наводим! — отступивши, по-русски ответил тот.
— Пшел прочь, дурак!
— Можно выходить, — учтиво сказал казак по-башкирски.
Вечером в толпе к Могусюму подошел рослый красавец в старом бешмете.
— Наконец-то! Ты откуда? — обрадовался башлык.
— Я тебя ищу, — тихо сказал Хурмат. — Только что прискакал. Был в Шигаевой и сюда скорей поехал. Есть к тебе важное дело. Я узнал много нового... Далеко ездил...
Могусюмка был настороже. Он опасался, что его теперь могут схватить. С губернатором прибыли казаки и полицейские. Он намеревался убраться сегодня же.
— Пойдем отсюда.
Друзья вышли из толпы, сели на коней и рысцой поехали.
— Я следил за Рахимом, как ты велел... Он поехал на юг. Был я и у Темирбулатова. Я видел там Зейнап...
Могусюмка быстро повернулся в седле.
— Кого, ты сказал, увидел? — стараясь быть спокойным, переспросил он. Глаза его узкие сощурились.
— Зейнап.
— Где же она? — стараясь подавить волнение, спросил башлык.
— В Юнусове, живет у богача Темирбулатова.
Могусюмка вздрогнул.
