Рахим сказал, что ему надо узнать все о войсках, где они стоят, сколько их.
Рассказы Рахима обеспокоили Могусюмку. Он решил, что надо не только о своем думать, но и хорошенько узнать, что это за заговор. «Я пойду к ним и разберусь там, как хороший хозяин в своем амбаре. Я перетрясу их всех вместе с муллами...»
Ему хотелось в Юнусово, но он старался не подать виду раньше времени.
— Теперь мне бы надо видеть Темирбулатова, — сказал он утром, когда Рахим после молитвы уплетал сыр с молоком и лепешками. — Я мечтаю подружиться с ним.
— Он рад тебе будет. Обязательно с тобой сдружится. И он мечтает об этом.
— Поедем вместе!
— Нет, я еще тут задержусь, у меня есть дела. А ты поезжай, поезжай! Он рад тебе будет! Я дам ему знать сегодня.
Сердце у Могусюмки замерло. Он почувствовал, что Зейнап уже близко.
Рахим желал на некоторое время спровадить Могусюмку, чтобы свободней проповедовать. Он не только не желал посвящать башлыка в тайны своего ремесла, но опасался, что нукатовцы начнут упираться и Могусюмка это увидит. Конечно, Рахим сумеет их припугнуть. Но Могусюмке не всё надо видеть и знать.
Могусюмка зашел в кузницу. Кузнец Кагарман казался ему похожим на Гурьяныча такие же цепкие лапы и костлявая грудь.
Могусюм стал помогать кузнецу. Из-под молота полетали искры, окалина. Кагарман крутит, переворачивает кусок железа, а Могусюм работает молотом, как хорошая машина.
«Где-то сейчас Гурьян? — думает он. — Скоро ли вернется? Жив ли? Бегим там его ждет. Пусть ждет. Хорошо, что я не взял сюда Бегима».
Могусюм строго наказал Шакирьяну и Бегиму толком рассказать Гурьяну, куда он поехал, передать — пусть ждет.
А кузнец Кагарман еще вчера услыхал, что приезжего зовут Могусюм.
Кагарману известно было про знаменитого Могусюма. Он присматривался к гостю. Не тот ли это Магсум? Уж очень ловко он работал молотом, где это научился? И сильный. Кагарман вспомнил, как люди говорили, что Могусюм является всегда, представляясь простым человеком, и помогает. Правда, этот очень молод. Ему нет еще тридцати.
— Откуда ты приехал? — спросил Кагарман.
— Я из Бурзяна.
— А ты давно знаешь этого муллу? Паломничал с ним?
— Нет, я недавно с ним познакомился, когда он в наших местах проходил.
Кагарман подергал ремень над головой — мехи со свистом сжимались и разжимались, струя воздуха ударила под угли, выгоняя из них синие и красные языки. Вокруг полутьма, стены обросли копотью, как в черной бане. Кажется, что и воздух весь в нагаре и железная пыль стоит столбом.
— Он ходит проповедует и на государство собирает, — сказал Могусюмка, опираясь на длинную ручку молота.
Кагарман как будто не слыхал этих слов.
— Так ты из Бурзяна?
— Да...
Тут Кагармана, несмотря на жару, прошиб холодный пот. Бурзянец Могусюмка работал у него молотобойцем в кузнице! Кузнец схватил разогретый кусок железа и сунул его на наковальню.
— У Рахима много таких друзей, как ты? — спросил Могусюмка.
— Я его первый раз вижу. Он никогда у нас не был. Он по-башкирски плохо говорит. Он хивинец, по лицу видно. А таких, как ты?
Могусюмка не ответил.
Кагарман сказал, что их деревню хотят согнать, что в этих местах найдены будто бы залежи меди, богачи хотят построить тут завод. Хотят купить землю, чтобы народ работал на руднике. И луга отберут. Темирбулатов в компании с заводчиками.
Казалось, он жаловался Могусюмке, ждал от него ответа, одобрения, не то сам винил его, что тот делает не то, что надо.
— Ты Султана Темирбулатова знаешь? — вдруг быстро спросил Могусюмка.
— Знаю хорошо! — ответил Кагарман.
Вечером Могусюмка и Кагарман сидели у костра с пастухами.
Над костром на березовой палке висел широкий низкий чугунный чайник с литыми узорами вокруг крышки. Сегодня появились в окрестностях волки, и пастухи перегнали нукатовский косяк поближе к жилью. Все пастухи здесь же сидят у костра. Старик Салимгарей скрестил ноги на верблюжьем войлоке, рядом облокотился на окованное деревянное седло брат его Саитгарей, низкорослый, подслеповатый старичок в суконном чекмене и в засаленной тюбетейке на лысине. Двое молодых парней резали дудки. Тут же сидел русский Сорока — старый каторжник, отбывший срок и живший у башкир. Чтобы не видели клейма на лбу, он нахлобучивал шапку до бровей. Присев на корточки, Сорока перетирал красным полотенцем груборезаные деревянные чашки.
— Темирбулатов всегда посредником бывает при покупке земель русскими, — рассказывал пастух Салимгарей. — Он дружит с заводчиками и с купцами, исправник у него останавливается, когда приезжает.
— Чайник вскипел, — перебил брата старичок в тюбетейке.
Он порылся в переметной суме, достал красную железную коробочку. Открыл ее, щелкнув, ко всеобщему восторгу парней, маленьким ключиком, захватил щепоть чая и бросил в кипяток.
Сорока-каторжник расставил чашки и стал разливать чай. Для здешних жителей этот напиток был редкостью. Старичок в тюбетейке желал угостить знаменитого башлыка. Вскоре все взяли чашки в руки и потянули из них густой настой.
— Ну, вкусный чай? — самодовольно улыбаясь, спросил у парней старичок в тюбетейке.
— Хорош чай, очень хорош, очень вкусный, — хором ответили пастухи.
Вблизи костра заржал жеребец.
— Смотрите, ребята, не зверь ли подошел? — приподымаясь и ворочая белками, покосился на пастухов Сорока-каторжник.
Один из пастухов поднял большой лук и ушел. В огонь подкинули хвороста. Костер ярко вспыхнул и осветил на стоптанном лугу длинный ряд лошадиных хвостов.
Так ночевал нукатовский косяк. Жеребцы и здоровые кобылы встали на ночь, тесно прижавшись друг к другу боками. За этой живой изгородью в безопасности ночевали жеребята, молодняк и жеребые кобылы. Горе зверю, если попробует он подойти к такой ночевке. Удары копыт посыплются на него и отобьют охоту лакомиться молодой кониной.
Снова заржал сторожевой жеребец. Тревога пробежала по косяку. Вся груда коней вздрогнула и стопталась на месте.
Зрелище это взволновало Могусюмку. Кони и те встали тесным кругом, чтобы отбиться от зверя, а люди не могут установить порядка и справедливости.
— Еще есть тут звери? — спросил Могусюм.
— Да... Еще много зверей в здешних лесах, — проговорил старичок в тюбетейке.
— И леса хороши?
— И леса очень хороши... Но скоро не будет ни леса, ни зверья, ни конских косяков.
Всходила луна. Вдали блестел изгиб реки.
Пришел пастух. Он снял лук с плеча и положил его на землю.
— Ну что там? — спросил Кагарман.
