Роман «Луна — суровая хозяйка» (1967), написанный Робертом Хайнлайном от лица Манни, стал самым весомым из опубликованных в XX веке романов о Луне. Появившийся, когда программа «Аполлон» была на пике, а освоение Луны казалось вполне вероятным, он рассказывает удивительную историю успеха революции, несмотря на невероятные препятствия. В книге научно-фантастические странности — сознательный компьютер с несколькими личностями и съемные, заменяемые, специализированные руки Манни — дополняют довольно знакомую историю. Как и первый солидный лунный роман в жанре «бульварной» научной фантастики, «Рождение новой республики» (1931) Джека Уильямсона и Майлза Брюйера, роман «Луна — суровая хозяйка» явно и намеренно основан на Американской революции. В то же время он возвращает Луну в мир сатиры и политических спекуляций, создавая и разрушая утопию, которая оказалась особенно привлекательной для либертарианцев, включая обитателей Кремниевой долины
[71].
Его называют политическим романом о свободе. В то же время это нечто противоположное, а именно роман о несвободе и невозможности ведения политики в немире Луны.
Действие начинается в 2075 году. Земля уже почти сто лет использует Луну в качестве колонии-поселения для политических и неполитических заключенных, но читатель так и не узнает, к какой из этих групп принадлежал дед Манни, которого выслали из Йоханнесбурга за бесчинства. Может показаться, что это слишком затратный способ избавления от преступников, но на Луне они занимаются полезным трудом, выращивая злаки в освещаемых энергией синтеза пещерах из добытого льда, а сбежать с Луны невозможно. И дело не только в том, что Земля контролирует все космические корабли, но и в том, что жизнь на Луне приводит к определенным физиологическим изменениям. Прожив несколько месяцев на Луне, человек уже не может адаптироваться к жизни на Земле по возвращении.
Таким образом, преступников ссылают на Луну пожизненно, хотя формальный срок их заключения не превышает нескольких лет. Лунари, живущие в Луна-Сити, Новом Ленинграде, Черчилле, Тихо-Андере, Гонконге-в-Луне и других лунных поселениях, будь они хоть злостными рецидивистами, хоть их ослабевшими потомками, не могут выбраться из заточения, представляя культуры из всех уголков
На Луне сумбур повсюду. В реголите близкое вечно перемешано с далеким.
ныне далекой Земли. Манни здоров и полон решимости. Он может слетать на Землю, но это настоящее испытание. И вернуться нужно быстро. Жизнь на тюремной планете сделала его тело тюрьмой.
И все же в начале романа Манни свободен — как и другие лунари. Лунную Администрацию в лице сидящего в бункере в Море Кризисов защитника лунных колоний, которого все именуют смотрителем, совершенно не волнует происходящее в поселениях. В лунной тюрьме нет стражников. Лунари вольны заниматься чем угодно, пока могут себе это позволить, пока это позволяют их товарищи и пока они продают зерно Администрации по утвержденной Администрацией цене. Они получают ровно столько, сколько нужно для жизни, и больше ничего не ждут. Ими руководит принцип «дарзанебы», или «дармовой закуски не бывает» (TANSTAAFL, There Ain’t No Such Thing As A Free Lunch)
[72].
Лунари не требуют поддержки от государства, но и не платят ему налоги. Фактически они лишены гражданства, и ни одно правительство не накладывает законодательных ограничений на их поведение. Вместо этого на Луне действует столь же суровый, как сама планета, обычай. «При нулевом давлении, — поясняет Манни, — манеры сами собой становятся лучше». Несчастные случаи приводят к летальным исходам, как и мнимые несчастные случаи. Ко времени действия романа лунари привыкли к общим принципам жизни и правилам приличия, а потому нарушают их редко. «В первые годы отсеивалось по семьдесят процентов, — отмечает Манни, — но в живых оставались хорошие люди. Они не были ни смирными, ни мягкотелыми — таким на Луне не место. Но вести себя умели». Все невоспитанные — а в эту категорию попадал любой мужчина, который без разрешения прикасался к женщине, — предстают перед третейским судом и обычно приговариваются к «ликвидации» через ближайший шлюз.
Гражданский кодекс становится неоспоримым и неотделимым от Луны. Профессор Бернардо де ла Пас, или просто Проф, который играет в книге роль Бенджамина Франклина, а может, и Ленина, так описывает это в обращении к Администрации:
Луна — суровая хозяйка. Тем, кто усвоил ее строгий урок, стыдиться нечего. В Луна-Сити можно не бояться оставить кошелек без присмотра или не запереть дверь… Думаете, в Денвере сейчас так же?
Когда турист Стю оскорбляет местных ребят, приобнимая девушку, Манни объясняет ему ситуацию и риски на бедном на местоимения лунном наречии, испытавшем сильное влияние русского и повсеместно используемом в книге:
У нас нет законов. Законы нам не положены. Обычаи есть, но неписаные. И никакого принуждения — все исполняется само собой, потому что так и должно быть, в здешних-то условиях. Можно сказать, что наши обычаи — законы природы, потому что люди должны себя так вести, чтобы выжить. Когда ты подкатил к Тиш, ты нарушил закон природы… и чуть не отправился дышать вакуумом.
Здесь закон природы — это не только закон, который гласит, что кровь вскипает, когда давление падает до нуля. Это и экономический закон — закон сравнительной стоимости. Женщин на Луне мало, потому что большинство заключенных составляют мужчины. Этот «факт природы» объясняет описанные в романе формы брака и огромную роль обоюдного согласия. Любой, кто поступит, как Стю, и кому не повезет попасть под защиту такого здравомыслящего парня, как Манни, будет ликвидирован.
Ни один из симпатичных Манни персонажей не возражает против правил: Хайнлайн рисует эту гармонию окружающей среды с гражданским обществом в форме утопии. Но это весьма характерная для XX века научно-фантастическая утопия,
общества, которые казались рациональными, потому что иначе и быть не могло, и мир, где все имело свое место
и не потому, что ее действие разворачивается на Луне, куда летают ракеты, а потому, что она предлагает концепцию общества, сформированного под влиянием физической и технологической среды. Мысль о том, что научная реальность и технологическая и социальная реакция на нее оказывают фундаментальное влияние на человеческую жизнь и что в любых обстоятельствах складывается свой порядок, стала одним из столпов научной фантастики XX века и легла в основу представления о будущем, которое эта фантастика стимулировала. Именно убеждение, что будущее природы и общества определяется такими законами, позволило Г. Уэллсу призывать к его «систематическому освоению».
К этой парадоксальной свободе, позволяющей вещам быть такими, как должно, стремятся сегодняшние энтузиасты освоения космоса, и в этом нет ничего удивительного, ведь даже те из них, кто не попал под влияние научной фантастики, живут в среде, по сути, научно-фантастической. Разве есть другой способ рассуждать о жизни за пределами Земли? Все те, кто считает новый космический рубеж, будь он хоть на орбите, хоть на Марсе, хоть на Луне, экономическим благом, также видят в нем нечто большее. Они видят в нем обещание новой — а может, как раз таки старой — свободы, где они окажутся исключительно во власти Вселенной и своих товарищей, существуя за рамками «политики». «Это слово… умники используют, когда не хотят мириться с человеческими реалиями организации», — сказал герой Нила Стивенсона в мрачном романе «Семиевие» (2015) о выживании на обломках расколотой Луны над кромешным адом лежащей в руинах Земли.
