Через восемнадцать месяцев та же самая первая ступень, B1023, вернулась на мыс Канаверал в качестве одного из двух боковых ускорителей для первого и пока единственного запуска Falcon Heavy: того самого, который отправил красный спортивный автомобиль Илона Маска на орбиту Марса. На этот раз я наблюдал за запуском по телевизору, но меня снова охватило волнение, когда я увидел, как ступени одна за другой с разницей в секунду приземляются на расстоянии нескольких километров друг от друга, столь же грациозно переходя от движения на сверхзвуковой скорости к стационарному положению.
B1023 впоследствии списали, потому что более новые ускорители Falcon кажутся более надежными при повторном использовании. Полагаю, B1023 сдали в утиль. Или пустили на запчасти.
После посадки другие репортеры устремились на пресс-конференцию, организованную по случаю запуска. Я побродил по Порт-Канаверал, но не сумел отыскать ни одного бара, чтобы поделиться впечатлениями с незнакомцами, и отправился обратно в «Хилтон». Все еще чересчур взбудораженный, чтобы спать, в четыре утра я сидел в фойе, пытаясь облечь в слова свою встречу с границей космоса. А затем вышел на улицу, чтобы взглянуть на садящуюся на западе Луну.
* * *
Я упомянул о смерти Майка Эллиотта по трем причинам. Во-первых, это помогает понять, как я чувствовал себя той ночью. Его смерть не стала неожиданностью — он долгое время страдал от рака, — но наступила внезапно. Как выяснилось, всего за пару дней до этого в его честь устроили большую вечеринку, на которой он чувствовал себя хорошо. Если бы я знал о ней, я вполне мог бы ее посетить. Я был в нужный день в Вашингтоне, но не подумал позвонить ни ему, ни нашим общим друзьям. Это была не худшая из упущенных возможностей — мы виделись незадолго до того, — но к моей печали все равно примешивалось чувство стыда. «Сколько еще раз ты увидишь восход полной луны?» — спросил Пол Боулз. Возможно, ты никогда этого не узнаешь.
Во-вторых, в июле 1999 года Майк попросил меня написать заглавную статью для номера Newsweek International, посвященного 30-летию высадки на Базе Спокойствия. На обложке предполагалось разместить фразу: «Жизнь в космосе: через тридцать лет после высадки на Луне Вселенная кажется более дружелюбной». В статье утверждалось, что в 1970-х «Восход Земли» и отсутствие признаков жизни на пустынном Марсе убили любую надежду обнаружить жизнь за пределами нашей планеты, но в 1990-х открытие множества экзопланет возле других звезд, обнаружение океанов подо льдом по крайней мере одного спутника Юпитера, а также предположение, что Марс был гостеприимнее на заре своего существования, эту надежду возродили.
О возможности возвращения на Луну в статье не говорилось. В ней шла речь о Марсе, об огромных орбитальных телескопах, разыскивающих экзопланеты, и о зондах, которые могут проникнуть под лед Европы, чтобы изучить скрывающийся под ним океан. Идея о живой Вселенной преподносилась в ней скорее как успокоение, чем как приглашение, как абстракция, а не как цель. Практичной, достижимой, но второстепенной Луне в этом обзоре просто не нашлось места.
Статья так и не попала на обложку. Я неделю работал над ней в Нью-Йорке, но вскоре после взлета из аэропорта Ньюарка самолет, на котором я летел домой, в Лондон, пролетел над местом крушения самолета, на котором Джон Кеннеди-младший летел из Фэйрфилда, Нью-Джерси, в Мартас-Винъярд. Когда мы приземлились в Лондоне, сотрудники Newsweek уже переверстывали номер и спешно переделывали обложку. Погиб очередной Кеннеди, и жизнь затмила небо. Разве могло быть иначе? Все понимали, что небо никуда не денется.
В-третьих, я вспомнил, как гулял с Майком по пляжу Лонг-Айленда после свадьбы нашего друга несколько лет спустя, и рыжие волосы его дочери развевались на ветру, пока мы говорили обо всем на свете в момент величайшего единения.
* * *
Назавтра я слонялся по Коко-Бич, не зная, чем заняться. Я взял билет на следующий день, забронировав дополнительную ночь в гостинице, потому что все твердили, что в ином случае тот запуск, ради которого я приехал, гарантированно отложат. Ближе к вечеру я вышел прогуляться на пляж, размышляя обо всем подряд: конечно же, о смерти и о космосе, о зрелище, которое предстало передо мной накануне, и о Ларри Хэгмэне (по пути мне попалась улица с названием «Я мечтаю о Джинни»), о шампанском по утрам и церквях Норфолка, о волнах, о свекрах и даже об ужине. Тепло Солнца поднимало море к небесам, где в прохладном воздухе пар конденсировался в капли, лед и энергию, закручивая атмосферу в огромные облака глубоких и нежных пастельных тонов, покоящиеся над океаном, — туманные, но пышные облака, казавшиеся дальше, чем на самом деле, и словно бы обширнее грозовых туч, но при этом мягче. Облака, сквозь которые можно привести «Тысячелетний сокол» в парящий город. Солнце заходило за горизонт, делая их краски сочнее.
Все казалось огромным, но нежным. Волны мерно накатывали на берег при отливе, а в наушниках звучали сплошь прекрасные песни. Когда Солнце в мягком небе закатилось, взошла Луна, сначала незаметная, воссиявшая не внезапно, но безупречно, совсем бледная на исходе дня, знакомая и незнакомая, привязанная к воде, которая была готова как по волшебству последовать за ней, захватывая пляж. Она поднималась все выше, постепенно сжимаясь и становясь все ярче и тверже в темнеющих небесах.
Я не был один и не ощущал одиночества — на пляже гуляли и играли люди. И все же я чувствовал странный, уединенный покой и мягкую, окрыляющую радость, которые были связаны с утратой, связаны с обязательным возвращением, связаны с надеждой и глубиной небес. И даже с тем светом, что взмыл вверх накануне. Луна в тот момент была не на первом плане, ведь на первый план она не выходит никогда. Но она была там, была частью момента и играла свою роль.
И она была прекрасна.
В наушниках заиграла композиция Арта Блэйки Moanin’ — кашель в микрофон, уверенное, ударное фортепиано, хриплый, напряженный, скользящий саксофон, а затем, через восемь фраз, неотразимая, высокая, как само небо, труба. Я остановился, снял ботинки, включил песню сначала. Улыбаясь и поворачиваясь, меняясь и зная, что изменюсь снова, я танцевал в прибое под встающей Луной.
Обратная сторона
Благодарности
При создании этой книги мне помогало множество людей — и пока идея долго зрела у меня в голове, и когда я приступил к ее неистовому воплощению. Мне хочется поблагодарить тех, кто делился со мной информацией, дарил мне вдохновение и оказывал практическую помощь: Одеда Ааронсона, Эрика Оспо, Стюарта Брэнда, Холли Джин Бак, Нила Кэмпбелла, Эндрю Чайкина, Кариссу Кристенсен, Чарльза Кокелла, Эшли Конуэй, Олафа Корри, Иэна Кроуфорда, Мартина Элвиса, Джеффа Фоуста, Майка Френча, Тревора Хэммонда, Билла Хартманна, Джима Хида, Трейси Хестер, Скотта Хаббарда, Лору Джоанкнехт, Роз Кавени, Джона Кесселя, Джеффа Льюиса, Саймона Льюиса, Саймона Лока, Джона Логсдона, Нила Маэра, Уилла Маршалла, Криса Маккея, Джея Мелоша, Фару Мендельсон, Филиппа Мецгера, Клайва Нила, Теда Нордхауса, Теда Парсона, Стивена Памфри, Боба Ричардса, Пола Роббинса, Стэна Робинсона, Саймона Шаффера (как всегда), Джин Шнайдер, Расти Швайкарта, Сару Стюарт, Тимоти Стаббса, Брона Шершински, Дэвида Уолтэма, Денниса Уинго, Ника Вулфа, Пита Уордена и Кевина Занле.
