Кавур, которому, когда он стал министром финансов, исполнилось 41 год, был вторым сыном в благородной, но обедневшей семье; по традиции он должен был пойти в армию. Но он не был создан для военной карьеры; он любил математику и финансы. По своим взглядам он был либеральным монархистом, набожным католиком, но при этом возражал против абсолютистской власти церкви. Он обладал вспыльчивым характером, был азартным игроком и нонконформистом. Враги боялись его язвительных замечаний и его острого как бритва ума, но восхищались его патриотизмом и преданностью. В течение короткого времени Кавур служил по военно-инженерному ведомству. Затем родственники поручили ему управлять захудалым загородным фамильным имением; надеялись, что там он не попадет в неприятности. Кавур всерьез заинтересовался сельским хозяйством. Он специально ездил во Францию и Англию, чтобы посмотреть, как там управляют крупными имениями. Ему понравилась Англия – и страна, и люди, и политический климат. Он познакомился с английскими аристократами, которые, как и он сам, были либеральными монархистами и любили азартные игры. Кавур признавался друзьям: если бы он не был пьемонтцем, ему бы понравилось быть англичанином. Подобное желание возникало у многих до и после Кавура.
В 1847 г. Кавур совместно с Ч. Бальбо и графом Санта-Роза основал газету Il Risorgimento («Иль Рисорджимен-то» – «Возрождение»). Позже газета дала свое имя движению за объединение современной Италии. Когда в Милане вспыхнуло антигабсбургское восстание, Кавур призывал к войне с Австрией.
Объявили войну. Кавура выбрали в пьемонтский парламент. Даже после поражения пьемонтцев при Новаре Кавур не оставил свою великую мечту. В его словаре не существовало термина «пораженчество». После короткого срока в должности министра сельского хозяйства он стал министром финансов. Это была самая сложная должность в Пьемонте, поскольку государство было банкротом. Бюджетный дефицит составлял три миллиона фунтов стерлингов.
Чтобы сделать Пьемонт снова процветающим, Кавур призывал к народному просвещению, созданию новых отраслей промышленности, строительству железных дорог. Железнодорожная ветка от Турина до Алессандрии была почти завершена; запланировали еще две, от Лаго-Маджоре до Алессандрии и от Алессандрии до Генуи. Кавур планировал и строительство нового порта. Но Пьемонту надо было выплатить огромную контрибуцию в пользу Австрии. Спасти государство мог крупный заем.
На карте мира торговых банков Пьемонт числился «страной Ротшильда». В прошлом пьемонтскими займами всегда занимались Ротшильды. Стремясь нарушить финансовую монополию Ротшильдов в Пьемонте, Кавур обратился к Бэрингам, но те отклонили его предложение. Кавур написал маркизу д’Азельо, своему послу в Лондоне: «Эти господа едва ли готовы вступить в борьбу с домом Ротшильдов».
Затем друг Кавура, генуэзский банкир Эмиль де ла Рю, обратился к Хамбро. Хамбро рекомендовал весьма современный способ собрать капитал. Он предложил заложить пьемонтские железные дороги; кроме того, у держателей облигаций позже должна появиться возможность обменять облигации на акции железных дорог. Хамбро дал понять, что заем нужно использовать для финансирования не политического движения, а строительства пьемонтской железной дороги. Инвесторам нужны прибыли, а не политические лозунги. Четыре миллиона фунтов стерлингов под 5 процентов.
Мысли Хамбро понравились Кавуру; с помощью графа Ревела, который сыграл роль посредника, он попросил Хамбро заняться займом. Хамбро был польщен и обеспокоен одновременно. Одно дело – заниматься успешным «датским займом»; он знал Данию, и в Сити, где доверие – важный, хотя и неосязаемый фактор, ему поверили. Но о Пьемонте ему не было известно ровно ничего; поверят ли ему в Сити на сей раз? Если только он не возьмет большую часть займа на себя, трудно будет убедить британских инвесторов в том, что он верит в будущее Пьемонта.
Хамбро колебался. Тогда граф Ревел привел тот же довод, какой раньше приводил граф Трешов перед «датским займом»: вот еще одна возможность нарушить гегемонию банкирского дома Ротшильдов.
Хамбро решил взять 400 тыс. фунтов стерлингов на свой счет. Такой суммы у него не было. В тот раз речь не шла об «опыте и знаниях, здравом смысле и хладнокровии». Хамбро вел откровенно азартную игру. Он поставил на карту свое состояние, свое доброе имя, доверие к себе.
Сэр Генри Драммонд Вольф, блестящий финансист еврейско-шотландского происхождения, однажды сказал: «Ипотека олицетворяет осторожность, спекуляция – отвагу, а финансист – это сочетание первого и второго». В игре финансиста Хамбро было больше отваги, чем осторожности. Если бы заем окончился неудачей, в Сити его считали бы конченым человеком.
Начались проволочки: у Кавура возникли трудности в пьемонтском парламенте, где оппозиция выступала против займа. Хамбро едва не отступился, а Кавур пришел в ужасную ярость и хотел прервать переговоры. Наконец Хамбро договорился продавать «англо-сардинские облигации», как он их называл, по 85.
Все начиналось не слишком хорошо. По первоначальной подписке удалось собрать всего 2 млн 194 тыс. фунтов стерлингов. Первая серия займа должна была быть покрыта покупателями облигаций. Хамбро сообщали о «трусливых тайных сговорах». В Париже Джеймс Майер Ротшильд, по слухам, сказал: «L’emprunt etait ouvert, mais pas couvert» («Кредит открыт, но не покрыт»). Остроумное замечание, однако займу оно не помогло. Теперь Хамбро был убежден, что Ротшильды хотят его сломить. В Сити поговаривали о том, что скоро объявят о десятипроцентной скидке; поэтому никто не спешил покупать облигации.
Чтобы избежать катастрофы, Хамбро пришлось действовать быстро. Он объединился с неким Льюисом Хаслвудом, «энергичным спекулянтом», который скупил «англо-сардинские облигации» на 400 тыс. фунтов стерлингов. Эдвард, брат Хаслвуда, поехал в Пьемонт на разведку. Он сообщил, что у сардинских железных дорог есть будущее, и написал, что рекомендовал бы их «как капиталовложение для вдов и сирот…». В октябре 1851 г. «англо-сардинские облигации» котировались в Берлине и Гамбурге, но не в Амстердаме и Антверпене, где, по словам Хамбро, «Ротшильды не выпускали их на рынок». В Лондоне облигации упали в цене до 79½. Для Карла Йоакима Хамбро настали мрачные дни.
Возможно, для того, чтобы забыть о своих тревогах, Хамбро начал писать письма Кавуру, давая ему советы в связи с будущим Пьемонта. Торговый банкир часто дает советы своему клиенту, это его работа, но в данном случае клиентом оказался «невыносимо деспотичный министр финансов» (как называл Кавура премьер-министр его же правительства), который не принимал непрошеных советов и, возможно, понимал свою страну лучше, чем лондонский банкир.
И все же Кавур, наверное, почувствовал глубокую озабоченность Хамбро, поскольку в конце концов прислушался к нему. Хамбро предлагал «осторожность» и «предусмотрительность» – едва ли он сам демонстрировал эти качества, когда связался с крупным займом. Он просил Кавура повысить налоги и напоминал, что еще не проданы облигации на сумму в 1 млн 400 тыс. фунтов стерлингов. Он категорически отказался от предложения Кавура продавать облигации со скидкой. После такого шага в Лондоне перестали бы верить в Пьемонт. Кроме того, как писал Хамбро, «этот кредит должен быть вам столь же дорог, сколь ваша честь». Сильные слова со стороны лондонского торгового банкира в адрес вспыльчивого пьемонтского аристократа! В конце ноября «англосардинские облигации» выросли в цене до 82½.
