Пролог
Иногда единственный путь к победе — сдаться.
Ричард Бах
***
Он пришёл на закате, когда умирающий свет патокой переливался через горы.
Он спешился у плетня, и подошвы его сапог коснулись дорожной пыли без единого звука.
Он оглянулся: деревенские улочки вымерли. Даже если бы стрелки часов не указывали на время вечернего чая — здесь, на окраине, всегда было безлюдно.
Он положил руку на калитку, подтолкнул легонько. Скользнув в щель, ступил на мощёную камнем дорожку и бросил через плечо:
— Я позову.
Двое наёмников уже спрыгнули наземь. Держа руки на эфесах клинков, косились за плетень, на деревенский дом с белёными стенами — светлый островок в зелёном море яблоневых крон. А он поднимался на дощатую террасу, оставляя позади невысокие ступени крыльца, и ветер нёс ему в спину обрывки шёпота:
— Те самые Фаргори…
— …так самоуверен…
— …знает, что никто не увидит?
— Если и увидит, сильно пожалеет…
Он коротко стукнул в дверь.
Шагов хозяйки дома он не услышал. Не мог услышать.
Но скоро его стук удостоили настороженным откликом.
— Кто там?
В вопросе звенели нежные переливы альвийских флейт.
— Боюсь, мой ответ вам не понравится, — он улыбнулся, — Ваше Высочество.
Тишина за дверью обратилась полной противоположностью звука.
— Ваше Высочество… — он прижался щекой к некрашеной двери; дерево было тёплым и сухим, оно грело, словно ещё не остывшая печь. — Обойдёмся без шума. Мне нужна ваша дочь. Отдайте её, и вас никто не тронет.
— Не понимаю, о чём вы, — её голосом можно было колоть лёд. — Принцесс в этом доме нет. Я из семьи Фаргори, что испокон веков живут здесь и делают сидр. А теперь убирайтесь, пока я не…
— Снимаю шляпу, Ваше Высочество. Ваша выдержка достойна восхищения. Но, боюсь, в этой игре вам выпали плохие карты. Никто не выйдет из этого дома, пока я того не захочу, и если вы не откроете мне дверь, я открою её сам. Только и всего.
— Вы угрожать явились? — она казалась спокойной. — Я громко кричу, а стоит мне крикнуть…
— Даже если вас услышат, это изменит лишь то, что умрёт парой человек больше. Или десятком, какая разница. — Он отступил на шаг. — Я не шутить явился, Ваше Высочество. Чем скорее вы это поймёте, тем лучше.
Когда она заговорила вновь, голос её звучал глухо.
— Оставь мою дочь, и я пойду с тобой. Куда угодно. Тебе нужна я, не она: Таша ничего не знает, клянусь, она…
— Таша? О, нет, я пришёл не за ней. Речь идёт о младшей. Лив.
— Лив? Но…
Она запнулась, и его улыбка стала шире.
— Неожиданно, правда? — мягко молвил он, когда молчание затянулось. — Отдайте нежеланную дочь — будете жить. Вы бы сами этого хотели. Знаете ведь.
— Кто ты? — она почти шипела. — Откуда знаешь обо мне… столько?
— Я знаю больше, чем вы думаете, Ваше Высочество. Все тайны, что вы так тщательно скрывали. И ваши вопросы останутся без ответов.
— Зачем тебе Лив?
— Скажем так… я задумал одну забавную игру, и ваша дочь примет в ней самое непосредственное участие. — Он подал знак двоим за плетнем. — Так откроете?
Две тени прочеканили шаги по каменной дорожке, чтобы встать за его спиной.
Прежде, чем хозяйка дома дала ответ:
— Нет.
Яблони шелестом взволновались на ветру.
— Благодарю, Ваше Высочество. — Он склонил голову. — Вы меня не разочаровали.
Он не шепнул таинственные слова. Рука его не взметнулась в замысловатом пассе. Казалось, он ровным счётом ничего не сделал — но дверной засов с той стороны поднялся вверх.
Когда дверь распахнулась под порывом неощутимого ветра, за ней никого не было.
Он шагнул в пустую прихожую: коврик на дощатом полу, крючки для одежды на бревенчатой стене, три двери в жилые комнаты. Взглянул под ноги.
Мыском сапога поворошил серый ком сброшенного платья.
— Перекинулась… значит, в прятки играем? — кивок на дальнюю дверь. — Она там. Помните: ранить, смертельно… но не убивать.
Две тени скользнули вперёд одновременно с тем, как дверная ручка провернулась невидимой ладонью.
Клинки выскользнули из ножен почти беззвучно, и тонкая рунная вязь на серебряном покрытии блеснула закатным багрянцем.
Всё случилось быстро. Разговоры и предупреждения остались позади. Она просто атаковала, они просто защитились; и когда чёрная волчица упала к ногам наёмников, с лезвий ртутными шариками скатилась золотисто-алая кровь.
Ни визжать, ни скулить она не стала. Хотя раны «нечестивыми» клинками — он знал — были для оборотней очень болезненны.
Зато вместо неё завизжал кто-то другой.
— Мама!..
Когда девчонка, метнувшись из-под кровати, кинулась на наёмников с кулаками — с его губ сорвался смешок.
Смелая девочка. Глупая девочка. Ведь не оборотень, не маг: просто маленький человечек, которому мать велела спрятаться и сидеть тихо…
Хотя толку-то.
…а за много вёрст от светлого дома и яблоневых садов, по облитой закатной глазурью дороге рысила каурая кобылка. Всадник, сгорбившийся в седле, казался дремлющим — до того момента, как придорожная трава тихо всколыхнулась. Очень странно всколыхнулась: двумя полосами, которые на миг пролегли и сгладились в травяном море.
Лошадь повела мордой по ветру, встревоженно стригнула воздух ушами, но всадник не встрепенулся. Даже не выпрямился. Лишь чуть повернул голову.
Вглядевшись в заросли лебеды, вымахавшей в человеческий рост, он медленно протянул руку за спину.
Лебеда глухо, бесконечно злобно зарычала в ответ.
Лошадь понесла в тот самый миг, когда трава выплюнула две мохнатые тени. Лошадь понесла тогда, когда звери уже взвились в прыжке.
Лошадь понесла безнадёжно поздно…
…но это было далеко.
А здесь и сейчас — в доме смолк детский крик.
Вскоре трое всадников уже пустили коней галопом: по ниточке просёлочной дороги к ленте тракта, ползущей к горизонту, прочь от яблонь, шепчущихся вокруг мёртвого дома.
Он не оглядывался. Он смотрел в небо. И хоть разглядеть в вышине маленькую белую птичку не представлялось возможным — знал, что она там.
А затем птичка по имени Таша вернётся домой…
