В тот день Таша впервые узнала, что такое «потом».
И с того дня она ненавидела темноту.
…факел наконец вспыхнул.
Таша перевела дыхание. Закусив губу, справившись с дрожью в ослабевших ногах, продолжила восхождение; бальные отзвуки вконец затерялись, и вокруг не было ничего, кроме бесконечного ряда ступеней и песни неведомого скрипача.
В конце концов упёршись в открытый деревянный люк, Таша тихо и неслышно выбралась на башенную крышу.
Бархатный ветер легко коснулся её лица. Круглую каменную площадку обнесли широким парапетом, чьи перила обвивал плющ. Скрипач стоял рядом с ним, у самого края, и лунные лучи чётко обрисовывали его тень на каменных плитах; глаза прикрыты, пальцы левой руки перебирают по струнам, ладонь плавно ведёт смычок, а рождаемая им музыка поднимается ввысь, оплетая Ташу чарующей вязью.
Музыка смеялась. Музыка плакала. Музыка приказывала и молила о чём-то, рисовала мечты и открывала глаза на явь, рождалась с каждым звуком и умирала со следующим, взмывала ввысь на призрачных крыльях, в отчаянье летела вниз…
Последние звуки истаяли в прозрачности ночного воздуха. Потом и эхо унесло ветром.
Послушав звучание тишины, скрипач открыл глаза. Медленно опустил руки.
— А вы, оказывается, любите музыку, Таша-лэн…
Как он узнал, что она тут?
— Могу сказать то же самое о вас.
Алексас наконец обернулся.
— Вы хороший слушатель.
— А вы… неплохой… исполнитель. — Таша всмотрелась в изящную скрипку тёмного дерева; подбор не слишком хвалебных слов дался ей не без труда. — Откуда у вас инструмент?
— Леогран подарил в знак благодарности. Работа его дяди. Весьма недурна, должен сказать. Ей не мешало бы вызреть, но это, как вы понимаете, вопрос времени. — Алексас изящно взмахнул рукой со смычком, обводя тёмный горизонт. — Не желаете разделить моё одиночество и полюбоваться чудесным видом на Пвилл?
— Благодарю, нет.
Усмехнувшись, он чуть склонил голову:
— Полагаю, я всё ещё не отделался от навязанного мне образа посягателя на вашу честь?
Таша опустила взгляд.
Порой молчание — очень удобный выход из ситуации.
— Что ж, должен сказать… о, Пресветлая! Что с вашей рукой?
— Порезалась. Пустяки.
Присев на корточки, Алексас быстро и бережно уложил скрипку чёрный футляр у его ног. Щёлкнув застёжками, выпрямился.
Шагнув вперёд, мягко взял Ташину руку в свои: она даже отстраниться не успела.
— Меня поражают многие ваши способности, но одна из них напоминает о себе чаще других, — произнёс он. — Вам кто-нибудь говорил, что у вас поразительный дар находить неприятности?
— Скорее это они меня находят. — Таша настороженно следила, как он ощупывает рану. — Что вы…
— Даже на балу? Тише, не шипите.
— Ой!
— Вот и всё. — Алексас кинул за парапет хрустальный осколок. — Попробуйте согнуть. Легче?
— Да…
— Вот и славно. — Алексас сосредоточенно ощупал свои карманы. — Жаль, Джемино время на сегодня истекло. Он бы это в два счёта вылечил… ничего, после полуночи он к нам вернётся, а пока будем действовать по старинке.
Наконец обнаружив то, что искал, юноша небрежно встряхнул белый шёлковый платок с кружевной оторочкой, встрепенувшийся на ветру.
— Пожалуйте ещё на миг вашу руку… уж извините, что без сердца.
— И вы что-то говорите про навязанный вам образ? — уточнила Таша.
Руку, впрочем, пожаловала.
— Говорю. Пусть даже у святого отца были некоторые основания призвать вас к осторожности. — Алексас аккуратно затянул хитрый узелок. — Не туго?
Таша согнула перевязанную ладонь:
— Вроде нет. — Она улыбнулась с искренней благодарностью. — Спасибо.
Алексас небрежно облокотился на парапет, и его пушистые, успевшие отрасти кудри взлохматил ветерок.
— Почему вы ушли с бала?
Таша смущённо отвернула голову:
— Не люблю толпу.
— Надо же, какое совпадение.
— Действительно интересно, какое. — Таша покосилась на него. — И всё-таки… значит, вы считаете это образом?
Алексас вздохнул.
— Чтобы уж окончательно развеять наше некоторое недопонимание… — он рассеянно оправил воротник рубашки. — Таша-лэн, если бы я действительно этого хотел, то сломал баррикады вашей нравственности, как карточный домик. Даже «Венец» использовал мой дар очаровывать женщин: порой близкое знакомство с чьей-либо служанкой весьма облегчало проникновение в дом…
— Решили сразить меня наповал своей откровенностью? — несколько оторопело осведомилась Таша.
— Это лучше, чем терпеть с вашей стороны явственную нерадость меня видеть. Но, быть может, дадите мне закончить?
Скрыв озадаченность недовольной гримаской, Таша кивнула.
— Благодарю. — Алексас чуть улыбнулся. — Не спорю, что для меня вы неоспоримо привлекательны. Я восхищаюсь вами, и никогда не собирался это скрывать. Порой я чуточку переигрывал… вы такая забавная, когда сердитесь, что не мог удержаться. Не стану отрицать, что поединок с герцогом был затеян отчасти потому, что мне хотелось увидеть в ваших глазах восхищение. Естественное желание каждого рыцаря. Но на то, чтобы отбить охоту вас соблазнять, нашлось сразу три причины.
— Изволите их перечислить?
— Как прикажете. Первая: место и время несколько неподходящие. Вторая: предпочитаю дев постарше и не столь невинных. И третья: любовь королевы — высочайшая честь, но эта честь создаёт рыцарю массу проблем. Таких, как метания между чувством и долгом, ибо рыцарю должно преклоняться перед королевой, но никак не вносить её в список любовных побед.
— Рыцарю?
— Клятву произносил Джеми, но уста у нас общие. — Алексас склонил голову. — Моя королева, я люблю вас самой нежной, трепетной и чистой любовью брата, но по всем вышеупомянутым причинам… да, мне самому не верится, что я это говорю, но… давайте останемся друзьями.
Таша колко рассмеялась.
— Не могли хотя бы в момент откровенности обойтись без издевки?
— Просите невозможного, Ваше Высочество.
Она подумала.
Снова подумала.
Приблизилась: уже без напряжения.
— Пока меня вполне устраивает взаимная игра на нервах. — Таша оперлась на парапет рядом с ним. — Впрочем, наше высочество рассмотрит ваше предложение… и будет следить за вашим поведением.
— Вы осчастливили меня, о великодушнейшая из королев.
— Рада за вас, о саркастичнейший из рыцарей.
