— Не приедет? Почему? Папа нашёл там работу?
— Нет.
— Тогда почему?! — Ташин голос сорвался в хриплый шёпот. — Мы что, надоели ему? Я надоела? Пожалуйста, пусть он вернётся! Пусть вернётся, я больше никогда не буду…
— Нет. Он… он задержался в пути, прибыл в Арпаген ночью… и в одном из переулков встретился с плохими людьми, и… и папы больше нет, малыш, — мама коротко выдохнула. — Его нет.
***
Таша открыла глаза за миг до того, как над её ухом затрезвонил колокольчик.
К сожалению, на этот раз сразу вспомнив, где она — и почему.
— Встаю, встаю…
Когда знакомая служанка, зевая, удалилась, Таша села в кровати. Какое-то время сидела, обняв руками колени, уставившись в полумрак невидящим взглядом.
Затем рывком вскочила.
И, одевшись, выглянула в окно.
За дощатыми крышами, за частоколом Приграничного, за рядком берёз, поникших вдоль Тракта тонкими веточками — ждала Равнина. Казалось бы, просто большое поле, поросшее одуванчиками.
Казалось.
Никто не помнил, когда возникла Равнина. Даже альвы. Она была всегда: как и Криволесье, и Зачарованный лес. Древние, странные, необъяснимые земли, сам воздух которых пропитан магией. Эти земли прозвали Ложными, и не просто так. Людская магия на них либо вовсе не действовала, либо искажалась, столкнувшись с магией куда более могущественной. А точно о Ложных землях был известен лишь один факт: никакая нечисть и нежить не осмеливалась на них задерживаться. Сами земли не держали зла, но говорили, что пришедший на них со злом с ним же там и останется.
Впрочем, был и ещё один факт. Тот, что в этих землях казалось возможным всё — но ничто не являлось тем, чем казалось.
Что ж, если это единственный путь, придётся рискнуть. В конце концов, пусть Таша и оборотень, но особого зла за собой не помнит…
И только тут Таша поняла, что одуванчики заливают Равнину тусклой желтизной: не закрываясь даже в ночи.
Наспех умывшись, она с удовлетворением отметила, что руки почти зажили. Смазав кожу новой порцией лекарства, перевязала ладони чистыми тряпицами; натянув перчатки поверх, закинула сумку на плечо и, заперев комнату, спустилась вниз.
Первое, что она увидела — русоволосую макушку дэя, любезно беседующего с трактирщиком.
Потом клирик обернулся, и Таша, по его спине вчера дорисовавшая образ пожилого брюзги, с брюшком и четками в жирных пальцах, удивлённо замерла.
На вид ему было чуть за тридцать. Ни четок, ни тяжёлых одежд — серебряный крест, чёрная фортэнья* и широкий шёлковый пояс, концы которого почти касались земли. Удивительно привлекательное лицо: благородная простота правильных черт, ямочка на подбородке, родинка на щеке — и что-то ускользающее, загадочное, манящее…
(*прим.: приталенная ряса с пришитой накидкой на плечах, с рядом пуговиц по центру — от середины стоячего воротника до верхнего края юбки (алл.)
И зеленоватые лучистые глаза.
Таше не раз приходилось слышать про «лучистые очи», однако в жизни таковых видеть не довелось. Глазам не свойственно лучиться, не отражая лучи извне. Но его глаза действительно сияли, светились внутренним, невероятно тёплым светом, и было в них что-то очень…
Располагающее.
Такому человеку любой без вопросов, с радостью отдал бы свой кошелёк, если б только потребовалось…
— Доброе утро.
…а стоило бы этому человеку заговорить — и последнюю рубашку в придачу.
Голос дэя был учтивым, спокойным, тихим. Лишённым всякого пафоса, окрашивавшим слова дивным певучим выговором. Таша почти видела, как эхо этих слов сияет золотистыми искрами.
Прикрыв глаза, она опустила голову. Упала на колени — привычка, которую Прадмунтский пастырь накрепко вбил в головы всем жителям деревни.
И лишь после этого поняла, что вновь обрела дар речи.
— Доброе, святой отец.
— Не надо. Встаньте. Я же не святой, — на миг подняв взгляд, Таша увидела, что дэй улыбается. — Меня зовут Арон Кармайкл.
— Таша… Тариша Фаргори.
Она поднялась на ноги, старательно держа глаза долу. Не зная, почему его взгляд в один миг заставил её растерять все слова, но вновь встречать его не желала.
Вернее, не осмеливалась.
— Фаргори-лэн… позвольте мне сразу перейти к делу.
— Делу?
— Видите ли, я направлялся в Заречную по одному поручению, но по дороге…
— Волки. — Таша нетерпеливо кивнула. — Я слышала.
— Вот как. Полагаю, вы также направляетесь в Заречную?
Таша не видела причин скрывать:
— Да.
— Дело в том, что средств на коня у меня нет, а дело моё не терпит отлагательств. Я должен быть в тамошнем Пограничном сегодня. И я буду вам очень признателен, если вы согласитесь меня подвезти.
От изумления она всё-таки подняла взгляд.
— Подвезти?
Клирик смиренно кивнул.
— Я заплачу, сколько потребуется, — добавил он. — В пределах разумного, конечно. А юной девушке опасно путешествовать одной, тем более ночью.
Таша растерянно мотнула головой.
Подвезти… но с чего он ждал её в непробудную рань? Почему решил ехать именно с ней? Услышал, как она договаривается с трактирщиком? Узнал, откуда она едет? Но трактирщик не будет рассказывать то, о чём запрещает говорить конюху.
А что, если он заодно с…
— Извините, святой отец, но нет, — решительно сказала Таша. — Я вас не знаю, и мне нужно…
И запнулась.
Его глаза не то чтобы омрачились: нет, не было в них и намёка на мрак, досаду, злость…
Но свет их стал невыразимо грустен.
— Я должна…
С другой стороны, вдруг подумалось Таше, а почему нет?
Действительно. Похитители не торопятся, и обгоняют ненамного. Принц выносливый: бывало, нёс её, маму и Лив, и ничего. Дэй на злодея не похож, да и Ложные земли — весьма неподходящее место для злых дел. Вдвоём ехать, конечно, не очень удобно, но как-нибудь справятся. И, наверное, для путешествующих верхом это нормально — за плату брать попутчиков. Просто Таша не знает. Первый раз странствует, как-никак.
А раз так…
— Хотя, — беспомощно вымолвила Таша, — если вы быстро соберётесь…
И старалась не обращать внимания на отчаянные возражения голоса разума, вопившего, что его хозяйка сошла с ума.
— Мне остаётся лишь зайти за вещами, — клирик чуть склонил голову. — Сердечно благодарю, Фаргори-лэн.
Таша вместе с трактирщиком следила, как дэй хромает вверх по лестнице.
