Вернулся уже Джеми, ведя под уздцы Принца и Серогривку. Первый рванул было к хозяйке, но тело посреди поляны заставило коня шарахнуться в сторону.
— Вот… остальных я отвязал и отпустил, — зачем-то пробормотал Джеми, подходя к Таше. — Думаю, ничего с ними не будет.
Она стояла у края обрыва. Больше не плакала — просто стояла, скрестив руки на груди, вскинув голову, тонко и прямо возвышаясь над пропастью. Сквозь тучи выглядывал осторожный, рассеянный утренний свет, и зелёное поле, покрывшее дно карьера, волновалось на ветру: казалось, кто-то налил в громадную глиняную чашу озеро изумрудной травы.
— Давай… поедем, — хрипло предложил Джеми. — Доберёмся до трактира. А там видно будет.
Таша смотрела, как разгорается на горизонте кострище рассвета.
— Его надо похоронить.
Голос её прошелестел невыразительно, как лёгкий шорох полуистлевшего шёлка.
— А, это я… на себя беру. Никто и ничто до него не доберётся. Ты давай, забирайся… просто я… мы… — Джеми неопределённо махнул рукой. — Не надо тебе на это смотреть.
Не возразив, не кивнув, не ответив, Таша развернулась и пошла к коню. Глядя прямо перед собой, но краем глаза всё равно замечая, как в лужах под её ногами разбиваются отражения облаков.
Ломаются, как что-то внутри неё.
Позволив Принцу ткнуться носом в ладонь, Таша вспрыгнула на коня и, не оглядываясь, направила его в чащу. Когда Джеми нагнал их, девушка уже была в бриджах и рубашке: изгвазданное чёрное платье тряпкой валялось на земле. Жестом предложив своему рыцарю ехать первым, Таша последовала за ним.
И лишь на миг, прежде чем пришпорить Принца, обернулась.
После она уже смотрела вперёд и только вперёд; но в тот краткий миг, что Таша смотрела назад — она увидела, как в просвете меж елями блестит в рассветном перламутре хрусталь.
***
Навстречу новым путникам, нагрянувшим уже затемно, конюший вышел неохотно.
— Добрый вечер, — сказал он, зевая. — Идите в трактир, а я отведу вашу… ох, это вы?!
Улыбка Шерона, узнавшего Ташу, была столь широка, что, казалось, ещё немного — и верхняя часть головы просто отвалится.
— Ох, госпожа, вы вернулись! А я уж думал, что вы так долго обратно не едете, вдруг чего…
— Добрый вечер, — с лёгкой улыбкой перебила его Таша, передавая мальчишке поводья.
Когда она направилась к трактирному крыльцу, Шерон недоумённо проводил взглядом её спину.
— А где… ваша сестра? — всё-таки рискнул крикнуть он вслед.
— Далеко, — бросила Таша через плечо, даже не замедлив шага.
Мрачный Джеми, спрыгнув наземь, в свою очередь всучил конюшему повод.
— Госпожа немного не в себе, — буркнул он. — Вы что, знакомы?
— Вроде как. — Шерон смотрел вслед Таше, поднимавшейся на крыльцо, и улыбка стекала с его лица. — Она была здесь пару шестидневок назад, уехала потом с одним дэем и…
Хлопнувшая дверь скрыла девушку из вида. Вывеска с золотым драконом качнулась на ветру.
Опустив голову, Шерон побрёл с лошадьми куда-то в сумерки заднего двора — а Джеми, тяжело вздохнув, взвалил обе сумки на плечи и поторопился в трактир.
Нет, когда Таша сидела там, у костра, отказываясь верить своим глазам, это было неправильно. А потом она расплакалась, и казалось, что теперь-то всё верно, что она приняла горе и понесёт его, как положено, и со временем это горе притупится. Но она приняла горе и…
Успокоилась.
Она даже не взглянула на гробницу, которую он возвёл. Она переоделась в свежую одежду. А ещё она обратила внимание на ручей, который бежал неподалёку от дороги при выезде из леса; и остановила Принца, и подошла к ручью, и умылась — одной рукой, аккуратно, по-кошачьи.
Она думала о чистоте.
Ещё по дороге она разговаривала о погоде. И улыбалась. Что ему, что этому конюху — улыбалась ведь. Вот только видеть эту улыбку было куда страшнее, чем если бы она рвала на себе волосы и раздирала ногтями лицо. И её глаза… глаза человека, который пережил свою персональную Бездну и сейчас взирает на тебя оттуда. Из мрака, из пропасти.
Глаза мертвеца.
— С этим мы уже ничего не сделаем, братишка, — тихо проговорил Алексас. — Такие раны лечит только время.
Джеми понурым пинком отворил дверь.
Таша уже вполголоса отдавала распоряжения старику-трактирщику. Тот листал гостевую книгу под наблюдением мрачности, облокотившейся на стойку неподалёку. Мрачностями Джеми сокращённо именовал «мрачных личностей» — людей и нелюдей в тёмных плащах, скрывающих лица в тени широких капюшонов, — и относился к ним подозрительно, пусть даже сам драконью долю своей недолгой жизни провёл в подобном плаще: заговорщицкая профессия обязывала.
— Таша, — покосившись на мрачность, нерешительно произнёс Джеми, — а ужинать…
На звук его голоса мрачность обернулась так резко, будто кто за верёвочку дёрнул.
В следующий миг Джеми разглядел её лицо — и смолк, от изумления поперхнувшись воздухом.
— Слава Богине, — выдохнул Алексас. — Герланд.
Изумлённая тишина расползлась по холлу, окутав трактирщика, застывшего с ключом в руке, и Ташу, уронившую с кончика пера чернильную каплю, растёкшуюся по бумаге коротенькими чёрными щупальцами.
Она посмотрела на лицо Джеми, вытянутое бурей самых разнообразных эмоций
Проследив за его взглядом, подалась вперёд, скосив глаза на молодого человека у стойки.
Незнакомцу можно было дать лет двадцать пять, если судить по лицу: юному, продолговатому, с бледной до полупрозрачности кожей, высокими скулами и чуть раскосыми глазами. Выражение этого лица, однако, разом набавляло пару десятков прожитых годов — за четверть века попросту не успеешь накопить в себе столько цинизма. А ещё сотню добавляли глаза: отражения пронзительной синевы осеннего неба в глубоком колодце. В них даже звёзды были: едва заметные серебристые искры притаились на дне зрачков, и — Таша готова была поклясться — это не было отражением постороннего света.
Ещё от него стойко пахло свежескошенной травой.
А ещё Таша вдруг поняла, что щурится, силясь разглядеть что-то, скрывавшееся за расплывчатой дымкой ускользающей материальности… и на один короткий миг всё-таки увидела это.
То, как за спиной незнакомцы, словно у гигантской бабочки, дрогнули два огромных прозрачных крыла.
Альв?!
Крылья проявились лишь на миг, миражом, эфемерным видением — и исчезли.
Альв равнодушно отвернулся. Вскинув руку, стряхнув невидимую пылинку со своего плеча; потом поправил капюшон и, взметнув плащом, удалился. Вверх по лестнице, неслышно, словно не касаясь ногами ступеней — и это не было фигурой речи: альвы не считались с такими глупыми условностями, как законы притяжения.
