Спокойно, Таша. Это нервное. И только.
Таша в задумчивости полезла в сумку.
Ей вдруг пришло в голову, что Арон вполне может не вернуться. И что делать тогда, она решительно не знала. Впрочем, ещё вопрос, что хуже: его исчезновение — или его возвращение… ведь Таша не имела ни малейшего понятия, что он намеревается делать с ними дальше, и гнала нехорошие мысли о том, какими могут быть эти его намерения.
Да только она понимала, что ждёт его возвращения. Что надеется на него. Даже очень.
И осознавать всю глупость этого было довольно-таки паршиво.
Ташины пальцы на ощупь досадливо разгребали немногочисленный скарб.
Почему она доверяет свою жизнь незнакомцу? Почему, взглянув в его глаза, забывает все возражения и сомнения? Почему рядом с ним чувствует себя в безопасности, почему рядом с ним ей так спокойно, почему, почему?..
Таша постаралась припомнить всё, что читала о нечисти, умеющей очаровывать. И первыми на ум, конечно, пришли эйрдали: прекрасные и опасные твари, выглядевшие точь-в-точь как простые смертные, через поцелуй отнимавшие у людей жизнь и душу. Никто не знал, как они появились или кто сделал их такими, но факт оставался фактом — эйрдали были лишены души. Поэтому им требовалось поглощать чужие. Лишь насытившись чужими силами, телесными и духовными, они чувствовали себя живыми, чувствовали хоть что-то… недолго. А потом вновь отправлялись на охоту, вместе с дыханием выпивая из своих жертв то, что было эйрдалям не только желанно, но и необходимо.
О, да, эйрдали умели и колдовать, и очаровывать… почти как оборотни. И, в отличие от оборотней, даже могли сделать жертву подобной себе. Почти убив. Когда они опустошали человека до дна, большинство просто умирало; но если у жертвы была некая… предрасположенность к потустороннему, а ещё она безумно хотела жить, жить, несмотря ни на что — при смерти её зрачки обращались чёрными звёздами, как и у самих эйрдалей. И тогда тварь могла подарить ей свой последний поцелуй, вдохнув в умирающего новую жизнь.
Теперь — без души.
Таша задумчиво мотнула головой, наконец нашарив в сумке то, что искала.
Теоретически дэй вполне мог быть эйрдалем. Только вот они не отличались ни терпением, ни деликатностью, да и состраданием тоже вроде как не славились; так что вряд ли эйрдаль стал бы вежливо дожидаться, пока Таша вытащит свою сестру, да ещё помогать ей в этом. Не говоря уже о пресловутых чёрных звёздах в глазах… да, простые смертные видели их, лишь когда эйрдаль использовал свои сверхъестественные силы — и не просто очарование, а что-то помощнее, — а в остальных ситуациях тварей было не отличить от обычных людей. Но Таша была оборотнем, которые всегда видели то, чего не видели другие, и все книжки сходились в одном: нечисть нечисть чует издалека, так что оборотни — одни из немногих существ, способных опознать эйрдалей задолго до того, как те сбросят маску.
А поскольку в глазах дэя никаких чёрных звёзд не наблюдалось, Таша немного успокоилась — и вместе с ножом, наличие которого успокоило её ещё больше, заодно извлекла из сумки очередную лепёшку.
Она только сейчас вспомнила, что не ужинала.
Спустя некоторое время дэй вернулся с охапкой хвороста, достал из котомки трутницу и развел костёр. Тьма вокруг враз стала ещё темнее…
…но тревога и страх отхлынули, стоило Таше услышать шелест его одежд.
— Ешьте, — девушка протянула дэю одну из оставшихся лепёшек, — я видела на Равнине, что вы свои доели.
— У меня ещё есть хлеб, — мужчина протирал меч куском замши.
— Это вы тот кирпич называете хлебом?
— Разве хлеб не может быть в форме кирпича?
— Может, но я имела в виду настоящий кирпич. А у меня кроме лепёшек ещё свежий каравай… и даже мясо есть.
— Увы, вынужден отказаться. В этом месяце мы едим только рыбу.
— Ну а хлеб?
Дэй, вздохнув, отложил меч.
— Если вам так хочется переводить на меня свои припасы…
Таша смотрела, как он ест: неторопливо, тщательно прожёвывая, глядя куда-то в огонь.
— Вы всё про меня знаете, да? — негромко спросила она.
Дэй поднял взгляд:
— Смотря, что вы имеете в виду.
— О том, кто я.
— Трудно говорить про людей, кто они. У каждого человека множество… определений. И у нелюдя — тоже.
Ну да. Ожидаемо.
— И почему бы сразу не сказать, что знаете?
— Вас интересовало, знаю ли я всё о том, кто вы. А пока я могу сказать только то, что у вас с матерью были две большие тайны, одна из которых та, что вы оборотни. Насчёт остального есть догадки, но, чтобы говорить уверенно, в них вначале надо убедиться.
— Остального?
— «Хороший человек», к примеру — тоже определение. Или «хороший оборотень». — Дэй отправил в рот последний кусок. Отряхнув руки, полез в сумку за фляжкой. — Благодарю за угощение, хлеб замечательный. Даже не припомню, когда в последний раз ел такой же вкусный.
— Правда?
Уголки губ самопроизвольно дрогнули в улыбке: хлеб Таша пекла сама…
…и мигом перестали дрожать, стоило вспомнить о незаданном вопросе.
— А… а какая вторая тайна? — робко проговорила она.
— Это же ваша тайна. — Дэй пожал плечами. — Вы знаете её не хуже меня.
Спросить или не спросить?
Хотя какая разница, когда висишь даже не на волоске, а на половине его…
— Вы знаете, кем была моя мать? — Таша пристально вглядывалась в его лицо. — Знаете, кто я?
Мужчина задумчиво взглянул на неё поверх фляжки.
— Вы о том, что вы — дитя княжича Тариша Морли и принцессы Ленмариэль Бьорк, дочери короля Ралендона, чудом уцелевшей во время Кровеснежной ночи… и таким образом являетесь законной наследницей престола Срединного королевства?
Да. Он и правда знал всё.
Слова были произнесены. Вслух они звучали ещё безумнее, чем когда просто покоились знанием в глубинах памяти.
И заставили Ташу мрачно кивнуть.
— Знаю, как видите, — дэй убрал фляжку; и голос, и лицо его были спокойными, почти скучающими. — Если хотите, чтобы я величал вас по титулу…
Для него это не имело никакого значения. Её происхождение.
Это казалось невероятным, но это было так.
— Какие титулы, — Таша махнула рукой. Вздохнула. — Просто… я никогда и никому этого не рассказывала.
Расставив по местам мамино презрение к «деревенским» и светские замашки Ташиного воспитания, тайна жгла её три года. Три года тяготила сердце осознанием, что Таша никогда и никому не сможет её поведать. Три года мучила мыслями, что лучше бы она ничего не знала…
Ведь что она может сделать, если хочет жить?
