Она растает, и всё закончится.
— Таша, проснись!
Навсегда…
…в черноте…
Таша всё же разомкнула веки. Села, глотая воздух.
Чуть не боднув Джеми, с беспокойством нависшего над ней.
— Тихо, тихо, — он успокаивающе поднял руку с большой глиняной кружкой. — Плохой сон?
Она лежала на перине, постеленной на пол. В просторной светлой комнате в сиреневых тонах: должно быть, детской, судя по игрушкам, деревянной лошадке-качалке и маленькой кроватке с тюлевым балдахином. Каждое движение глаз отзывалось в затылке тупой ноющей болью.
Плохой сон. Просто сон.
Просто?..
Почти неосознанно Таша вскинула руку. Отвела в сторону, чтобы сияние витражного светильника, стоявшего на тумбочке, было за её пальцами. Пригляделась.
И увидела разноцветные стёклышки, оплетённые бронзовой оправой.
Сквозь свою ладонь.
Значит, всё-таки не просто…
Странно, но она не испугалась. Откровенно говоря, она вообще ничего не почувствовала. Лишь медленно повернула голову: успев заметить взгляд Джеми, прежде чем тот отвёл глаза.
Затравленный взгляд провинившегося щенка.
— Лихорадка, значит, — очень тихо сказала Таша. — С которой лучше не шутить.
Джеми убито молчал.
— Может, всё-таки скажешь мне правду?
Мальчишка нерешительно пожевал губами воздух.
И жевал ещё долго.
— Эта тварь ранила тебя. Ты кусала её, — наконец выдохнул он. — А в крови всех рейтов содержится очень редкий и очень опасный яд… с момента отравления до наступления развязки проходит не более суток.
— И развязка — смерть? — Таша спросила это по-прежнему без страха.
— Нет. Хуже.
Она просто смотрела, ожидая пояснений.
Заставив Джеми судорожно сглотнуть.
— Жертву затягивает… на ту сторону, — прошептал он. — И она становится… таким же рейтом, как тварь, отравившая её.
Даже сейчас она ничего не почувствовала.
Возможно, потому, что уж слишком безумно это звучало.
Я — висп?..
— Значит, я стану виспом? — уточнила Таша со сверхъестественным спокойствием.
— Нет! Конечно, нет! — Джеми впихнул ей кружку, и опаска в его взгляде сменилась облегчением: видимо, он ожидал куда более бурной реакции. — Я ведь приготовил противоядие!
Таша машинально вдохнула исходящий от напитка пар. С трудом сдержала рвотную потугу.
Ну да, чего ещё ожидать от пойла с пальцем мертвеца…
— И это нужно выпить?
Больше вдыхать носом она не решалась.
— На вкус оно ещё хуже, чем на запах, — мрачно признался Джеми. — Не тяни. Чем скорее выпьешь, тем лучше.
Таша выдохнула. Зажала нос двумя пальцами. Сделала глоток.
Зелье так и не дошло до желудка, миг спустя вернувшись в горло — но Джеми бесцеремонно зажал ей рот.
— Не смей! Глотай, живо! Пей всё до капли, а не то…
Таша, давясь, проглотила. Передёрнулась.
Глубоко, отчаянно вдохнула, гася тошноту.
— Не пробовала, конечно, но почему-то кажется, что навоз приятнее на вкус, — пробормотала она, когда Джеми отнял ладонь от её губ. — Сплюнуть хоть можно?
— А толку-то? Ещё вон сколько, — философски заметил Джеми.
Таша понимала: кружка повинна лишь в том, что гончар сделал её довольно-таки большой.
Однако это не мешало ей смотреть на глиняное изделие с ненавистью.
Надо, Таша. Так надо.
По-другому никак…
— Пей, — решительно сказал Джеми. — Потом сладенькое принесу. Запить.
И Таша выпила. Сквозь невыносимую тошноту, костеря последними словами питьё, Джеми, виспа и всё на свете, но выпила. А когда откинулась на подушки, глубоко дыша, чтобы не стошнило, Джеми торопливо выбежал за «сладеньким» — и вернулся с ещё одной полной кружкой.
На сей раз напиток отдавал мятой. Он действительно был сладким.
— А вкусно, — признала Таша, жадно сглотнув последние капли. — Что это?
— Да так… чай. С настойкой сон-травы.
Дурнота, поднимаясь от желудка, медленно расползалась по её телу.
— Зачем?..
— Следующие несколько часов будут не самыми приятными в твоей жизни. — Джеми заботливо поправил ей одеяло. — Будет лучше, если ты проведёшь их во сне.
Таша даже не успела ответить, прежде чем её мир захлестнула темнота.
Проснулась она, казалось, всего минуту спустя. От ощущения, что что-то не так.
Что-то… изменилось.
— О, вы плоснулись!
Таша посмотрела на свою руку, лежащую рядом с лицом: успокаивающе непрозрачную. Скосила глаза — туда, где на стульчике рядом с периной сидела маленькая светловолосая девчушка в белом платьице. Она с любопытством разглядывала гостью кукольно-голубыми глазами.
— Ты… Кира?
С Ташиных губ сорвался хриплый шёпот, но девочка весело кивнула в ответ.
— Дядя Джеми велел мне следить, когда вы плоснётесь, — важно добавила она, не утруждая себя попытками выговорить букву «р». — Он сказал бусе, что вы весь день будете спать, а когда плоснётесь, то святой папа уже плиедет.
— Бусе?
— Моей бусе Тальлин. А вы что, её не видели?
— Видела. — Таша смотрела на девочку долгим, рассеянным взглядом, отказывавшимся как следует фокусироваться. — Ты на неё похожа.
— Плавда? — Кира радостно улыбнулась трогательной улыбкой, являвшей отсутствие передних зубов. Молочные уже выпали, постоянные вырасти ещё не успели, так что проблема с буквой «р», возникавшая у внучки госпожи Ингран, была вполне естественной. — Вот и буся так говолит.
Таша слабо улыбнулась в ответ.
— Ты ещё на кое-кого похожа. У меня есть сестра, вот когда она была маленькой, как ты…
…сестра?
Воспоминание о Лив всплыло будто сквозь туман. Без тоски, без боли, без нежности.
Без чувств.
Таша попыталась понять причину этого, но её отвлёк голос Киры.
— Тётя, а вы ведь не умлёте?
Она вздрогнула. Сощурилась, пытаясь разглядеть девочку, терявшуюся в невесть откуда взявшейся туманной дымке.
— Почему ты так говоришь?
Мысли путались, мешались, мельтешили…
— А дядя Джеми так сказал. Они с бусей лазговаливали, пока вы спали, и думали, что я тоже сплю, а я не спала. — Кира поболтала ножками. — Буся сплосила его, что с вами, а он сказал, что вы должны были стать кем-то нехолошим, а тепель не станете. Но плотивоядие помогает только от того, чтобы вы им не стали, а от смелти — нет, а как спасти вас от смелти, он не знает!
