Позади послышался странный шелест, и Таша обернулась. Настороженно замерла.
Через открытую дверь ей был отлично виден двор — и спина человека в чёрном, неторопливо хромавшего к двери трактира.
— Кто это?
— А, это? — приглядевшись, Шерон пожал плечами. — Постоялец наш. Дэй*.
(*прим.: священнослужитель (алл.)
…глухой звук, с каким лошади перетирают зубами сено, пьяный шум из окон таверны, шелест его одежд…
Но ни намёка на звук его шагов.
От напряжения Таша почти шевелила ушами.
— Не нравится он мне…
— Да бросьте, — Шерон уверенно коснулся крестика под рубашкой. — Уж дэя можете не бояться.
Единственным дэем, которого знала Таша, был их прадмунтский пастырь. Самый страшный человек в деревне. И он немало поспособствовал тому, чтобы Таша в конце концов приравняла понятие «дэй» к понятию «безжалостный властолюбивый фанатик».
То, что эти фанатики отлично умели маскироваться под добрых дядюшек, лишь осложняло ситуацию.
— Он вчера ночью раненый прибыл, — добавил Шерон. — На своих двоих. Сказал, волки на тракте лошадь загрызли и его чуть не прикончили.
— Волки? На тракте? Летом?
— Ну да, странно. Наверно, это были неправильные волки.
— И как же он спасся?
— Ну, судя по тому, что меч он при мне чистил…
— Меч? У дэя?
— Знаете, когда путешествуешь… тем же волкам плевать, чем их еда занимается. А дэи — такие же люди, как все другие. Ну, может, чуть постнее.
Таша молча следила, как незнакомец тяжело поднимается на трактирное крыльцо.
— Нога у него паршивая была. — Шерон старательно водил щёткой по бархатистой шкуре Принца, устало жевавшего сено. — Еле дошёл с такой раной. Но у него вроде с собой кой-какие мази были, и отлёживался весь день… правда, всё равно хромает здорово. Ему дядя Рикон предложил здесь коня купить… это трактирщик наш, дядя Рикон… а дэй сказал, мол, денег у него нет.
— И как же он дальше?
— К обозу какому привяжется, видать. — Мальчишка решительно поднял голову. — А вам спать пора! И так времени совсем малёк, если пораньше хотите выйти. Идите.
Таша кивнула. Бросила монету на землю.
— Ты можешь её не взять, но она всё равно твоя, — сказала девушка, прежде чем отвернуться. — Спасибо, Шерон.
И вышла, — оставляя за спиной коней, конюшего и тишину.
Заплатив в трактире за комнату и ужин, Таша направилась к лестнице.
— Да, — спохватилась она на первой ступеньке, — а может кто-нибудь меня разбудить через четыре часа?
Старик-трактирщик кивнул. Впрочем, стариком его можно было назвать с натяжкой — седовласый, но глаза удивительно зоркие, и эта выправка… явно бывший военный.
— Спасибо, — поднявшись ещё на ступеньку, Таша вновь обернулась. — А настойки сон-травы у вас не найдётся?
— Найдётся. Служанка занесёт.
Таша благодарно махнула рукой и, вертя ключ в пальцах, наконец поднялась на второй этаж.
Маленькая комната была на удивление уютной. Особенно радовали пёстрые ситцевые занавески и фиалки в горшочках на подоконнике. Кинув сумку на пол, Таша зашла в ванную; лёгким прикосновением к абажуру зажгла светильник на стене, крутанула вентиль, помеченный алым крестом.
Тихий щелчок сработавшей магии — и об эмалированное дно раковины плеснулась струя горячей воды.
Когда Таша, приведя себя в порядок, вернулась в комнату, на столе уже ждал поднос, вздымавший к потолку горячий дымок. Ужин включал в себя куриное жаркое и кружку травяного чая, и Таша с ним расправилась наскоро. Заново смазала ладони целительным кремом, который прихватила с собой. Не раздеваясь, рухнула на кровать.
Уставилась в потолок.
Она не любила ночь. Ночь — время зверей, но люди… днём, в бесконечных хлопотах и заботах, гораздо легче забывать то, что хотелось забыть. Просто откинуть ненужные воспоминания, отмахнуться от них — с мыслью, что всегда успеешь подумать об этом потом.
Только ночью, когда ты остаёшься один, и нет ничего, кроме четырёх стен, тишины и темноты, — всё, от чего ты так долго отмахивался, разом возвращается; и вновь путает мысли, и травит их тревогой, сомнением, страхом…
…и наступает потом.
В дверь коротко стукнули.
— Да!
Вошедшая служанка приблизилась к кровати с глиняной кружкой в руках.
— Сон-трава, — дружелюбно сказала девушка, протянув кружку Таше. — Здесь три капли, на три-четыре часа хватит. Я вас разбужу, как просили.
Таша выпила настойку маленькими глотками; напиток отдавал мятой и мелиссой. Потом, откинувшись на подушку, молча следила, как служанка собирает тарелки.
Но когда та потянулась погасить светильник, стремительно села.
— Нет!
Слово-вскрик сорвалось с губ почти непроизвольно, заставив служанку удивлённо обернуться.
— Нет, — повторила Таша. Уже тише. — Оставьте свет.
Девушка лишь склонила голову, прежде чем выйти, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Таша вновь легла, уставившись на огонёк под бумажным абажуром.
Может, это всё-таки сон, до жути реальный? Может, проснётся она уже у себя в комнате? Дома… и Лив будет посапывать в соседней кровати, и в воздухе будет витать вкусный запах утренней стряпни, и мама будет напевать что-то на кухне.
Мама…
И настало время всех потом.
…ты собираешься выкрасть сестру у трёх головорезов, шептал тонкий, пакостный, безжалостный голосок по ту сторону сознания; наивная…
…у тебя даже третья ипостась не проснулась…
…кошка, которая только и может, что царапаться…
Таша закрыла слипающиеся глаза. Дыша глубоко и размеренно, гася судорогу в горле.
…маленькая глупая девочка: один неверный шаг, одно неверное слово, и…
…ты одна, никто тебе не поможет, твоя мать мертва…
…мертва, мертва, мертв…
Она всё-таки всхлипнула.
А потом наступила тьма.
***
Он шевельнул пальцами, будто перебирая невидимую паутину, и картинка трактирной комнатушки растворилась в туманном мареве. Когда в серебристом стекле осталось лишь отражение его лица, отложил зеркальце на стол; положив подбородок на скрещённые пальцы, взглянул на решётку камина, за которой подёргивались тленной серостью умирающие угли.
Фигуры на местах. Игроки на позициях. Подготовка идёт безукоризненно, но дальше… дальше потребуется уже настоящая виртуозность.
Он знал, как всё будет. Он просчитал каждый ход, поступок, решение. И даже если что-то пойдёт не так — ведь нельзя не допускать такой возможности, даже мастера имеют право на ошибку, — у него есть возможность это исправить. Нет, он вмешается совсем чуть-чуть, он не откажется от своего намерения руководить издалека… наблюдать. Просто наблюдать — до поры до времени.
