— Не вижу никаких причин для возражений. — Миракл указал на двери в кабинет, уже распахнутые услужливым лакеем. — После вас.
Прежде, чем Повелитель принял приглашения, Ева заметила у него на пальце серебряное кольцо с рунной насечкой: ровно такое же, что блеснуло на руке риджийского колдуна.
Как только за венценосными особами затворились двери, придворные робко обступили тех из Детей Луны, что остались в зале — в кабинет за Повелителем проследовала лишь пара гвардейцев. Дроу держались надменно и довольно-таки холодно, но это не мешало керфианцам пытаться их разговорить, в процессе восхищенно любуюсь чужеземными диковинами. Улыбался и охотно поддержал беседу лишь один, в бело-красном одеянии — он казался старше остальных, невзирая на столь же молодое лицо.
Помимо пары десятков гвардейцев и колдуна, Альянэла сопровождали пятеро дроу в простых парадных одеждах: те же шелковые рубашки и камзолы без рукавов, что у Повелителя, лишь других цветов. Все мужчины. Среди эльфов затесалось несколько фрейлин Кристы, Повелительница людей также включила в свою свиту представительниц прекрасного пола, но вот лепреконы и дроу прибыли исключительно суровой мужской компанией. Впрочем, Повелитель лепреконов даже личным появлением их не удостоил — он единственный из всех не прибыл сам, прислав посла. Должно быть, для него волшебного колечка не нашлось, а рисковать головой правитель маленького народа не решился.
Чувствуя себя немножко потерянной, сдерживая желание немедленно присоединиться к Герберту, скучающе следившего за дроу у ближайшей колонны, вместо этого Ева направилась к Белой Ведьме. Снежана не двинулась с места и, опираясь на знамя, глядела на нее с какой-то нехорошей пристальностью.
Она не может знать, напомнила себе Ева: пытаясь избавиться от ощущения, что с каждым шагом она приближается к капкану. Даже если видит мою ауру.
Чтобы маги (а при дворе их было немало) не сделали для себя неприятное открытие, вздумав посмотреть на Избранную магическим зрением, Герберт скрыл ее истинную ауру мороком. Правда, с аурой провернуть такое было непросто — некромант долго объяснял, почему, но Ева поняла лишь, что подделать ауру с нуля невозможно, ибо само колдовство оставило бы подозрительные следы. В итоге Герберт фактически сделал слепок с ауры Мираны, и теперь Еву незримо окутывала его точная копия. По этой причине Ева старательно держалась от госпожи полковника подальше — встань они бок о бок, мог произойти казус.
Впрочем, Герберт успокоил ее, что сама по себе аура постоянно видоизменяется. Потоки силы в человеческом теле волнуются и текут, словно пламя свечи, пусть и подчиняясь некоторым закономерностям, и заметить сходство в любом случае почти невозможно…
— Кто бы мог подумать, — произнесла Ева, чопорно сложив на животе руки в перчатках. — Встреча трех подруг по несчастью в один день.
— Так вы считаете это несчастьем? — глаза Снежаны, синющие и холодные, изучали ее лицо из-под редкой черной челки. — Надеюсь, вы не против, что я перешла на русский.
Эти глаза странно смотрелись на юном личике и странно сочетались с детской припухлостью бледных щек. Особенно учитывая, что Ева смотрела в них сверху вниз: гостья была ниже нее минимум на полголовы, а под Евиной юбкой сегодня к тому же скрывались каблуки.
— На первых порах точно считала, — осторожно сказала Ева. — И все равно скучаю по дому.
— Но теперь ваш дом здесь. «Да прилепится к мужу своему», если перефразировать Библию. — В словах Снежаны скользнул такой яд, что Еве сразу стало ясно: главную пользу Библии гостья видит в том, что в экстренном случае ею можно растопить камин. — Вы выбирали между двумя мирами и склонились к этому. Стоит ли называть «родиной» тот мир, где для вас не оказалось ничего достаточно родного, чтобы оно перевесило одного человека отсюда?
— Какой милый проницательный ребенок, — сказал Мэт, подав голос впервые за день. — Но я бы на твоем месте не пытался кормить ее с ложечки. Без руки ты вряд ли провернешь вечером то, что хочешь провернуть.
— Родина остается родиной. Всегда, — молвила Ева сдержанно. — Надеюсь, вам понравится в Керфи.
— Аналогично, — очень серьезно откликнулась Белая Ведьма.
— И, надеюсь, вам понравились наши подарки.
Дары ждали риджийцев в покоях, куда дорогих гостей проводили прежде, чем они удостоились аудиенции. Клинки для гвардейцев, инкрустированные самоцветами кинжалы — для Советников, корона для Повелителя, магический амулет для колдуна. Кажется, для Белой Ведьмы тоже что-то приготовили, но детали Ева забыла.
— Они великолепны. — Тон девчонки остался прохладным. — Хотя для меня лучшим подарком послужило бы разрешение посетить вашу библиотеку. Некромантия крайне меня заинтересовала, а в Риджии, сами понимаете, трудно достать добротные трактаты по той области магии, которую на ее землях не практикуют.
— Вы ведь не некромант.
— Я маг. И ученый. Меня интересуют все подразделы магической науки. — Девчонка держалась равнодушно, как счетная машинка, но в интонации Ева услышала примесь раздражения: не то тем, что какой-то подраздел науки по невероятной оплошности судьбы остался вне пределов ее досягаемости, не то Евиной непонятливостью. — Единственной книгой, в которой я нашла что-то, похожее на научные выкладки, оказались «Исследование посмертия» Шамблера.
— О. — С этим трактатом Ева и сама была хорошо знакома. «Исследование» занимало почетное место на полке одного из шкафов в библиотеке Рейолей, и оттуда Ева почерпнула немало информации об умертвиях — в далекие времена их с Гербертом холодной войны. — Так вы читали Шамблера?
Отстраненно глядя на двери, за которыми беседовали два короля и у которых лично дежурила Мирана Тибель, девчонка подтвердила информацию кивком.
В воздухе разлилось долгое молчание, разбивавшееся на отзвуки отдельных диалогов, жужжащих в стороне.
— И что думаете? — сказала Ева, пытаясь поддержать беседу. Сама не понимая, зачем: просто невежливо и глупо казалось переброситься с соотечественницей всего несколькими фразами.
— В данный момент я думаю о бритве Оккама.
Ева воззрилась на собеседницу в ожидании пояснений.
Ответный взгляд показался ей до обидного стоическим.
— Вы пытаетесь понять, при чем тут бритва Оккама, — уточнила девчонка, — или незнакомы с данным методологическим принципом?
— Боюсь, и то, и другое.
— Бывает. — Вид у Белой Ведьмы сделался скучающим. — Если упрощать оригинальную формулировку монаха-францисканца Уильяма из Оккама, жившего в четырнадцатом веке и потому изъяснявшегося довольно пространно, данный принцип гласит «не умножай сущности без необходимости». В современной науке под бритвой Оккама обычно подразумевают тезис «простейшее объяснение всегда лучшее».
— Понятно. — Ева предпочла проигнорировать подтекст, сквозивший между строк: «это знает и первоклассник, но чего еще ждать от блондинки вроде тебя». — И при чем здесь эта самая бритва?
