— Понимаю. Но тут уж тебе выбирать, кому делать лучше — себе или ей.
Я глянул на свет в окне дома, и снова накрыло противоречивыми эмоциями. На ее свет хотелось идти…
… но я его не просил…
26
Ведьма как раз тащила вниз подушку с пледом, когда я вернулся.
— Подожди, — выставила она руку вперед, предупреждая новый виток моей злости. — Мы — взрослые люди, и я не верю, что ты совсем уж ничего не хочешь понимать. — Я медленно приближался к ней, видя, как ежится, но зверя ее я тоже видел. И откуда он у нее? В противовес мне? Так почему не медведица? Или нужно было характер попротивнее? Едва не рыкнул, чтобы осадить, а Даша, ничего не замечая, продолжала лепетать: — Я не хочу с тобой спать. И не буду.
— Хорошо.
— Я думаю, мы не договоримся, Глеб…
— Наверное, — всмотрелся в ее лицо, спустил взгляд на шею. Следы моей метки не видны, но запах крови наполнял рот слюной. — Аптечка над печкой.
Она прикрыла глаза, и разочарование расслабило каждую мышцу ее лица.
Не договоримся.
Я молча прошел мимо и поднялся по лестнице в комнату. Как стало плохо в этот момент — не передать словами. Мне не было так паршиво, даже когда подстрелили. Что он там говорил? Что Даша умрет, если откажусь от нее? А я? Если она откажется? Показалось, что сердце вот-вот лопнет, но руки будто связали. Я не мог дать Даше даже то немногое, что ей, возможно, было нужно — сильно неправильно мы начали, а продолжили вообще непоправимо.
Постояв посреди комнаты в звенящей тишине, я тяжело опустился на кровать и растянулся. Вся комната пропахла нами. Я мог вспомнить каждое движение и звук по запаху. Сознание уплывало в эти недавние воспоминания — шорох простыней, которые сжимали ее пальцы, крик удовольствия и боли, когда вошел в нее, дрожащую и мокрую… Тело начинало гореть странным жаром, а мозг — тонуть в какой-то мути. Дыхание становилось все тяжелее, голова гудела, и я не мог пошевелить даже рукой.
Последней мыслью было, что надо было все же поговорить с Костей…
* * *
Сначала я замерзла. Небольшое расследование показало, что по полу тянет из открытого в режим проветривания окна. Я расстелила одеяло перед камином, закрыла окно… и поняла, что оказалась неправа — в зал сразу же потянуло дымом.
Тихо выругавшись, снова приоткрыла окно. Реалии оказались таковы, что без дивана, кровати или другой предназначенной для сна мебели перед камином не поспать. С одной стороны — замерзаешь до дрожи, с другой — закипаешь и подрумяниваешься, и нет никакой возможности эти процессы уравновесить. В итоге я поднялась и пошла делать чай в кастрюльке.
В гостиной, несмотря ни на что, было уютно — тихо, вкусно пахло дымом и деревом, стейками и пряностями. Только какая-то неясная тревога скреблась внутри. Я прислушивалась к лесу, посматривала в окна — но ничего не происходило.
Только, когда вода в миске начала закипать, со второго этажа вдруг послышался полный мучения стон.
— Глеб? — позвала испуганно, но в ответ раздался второй.
Забыв обо всем, я крадучись бросилась наверх. Когда он вскрикнул, уже не таилась — зажгла свет и направилась к кровати.
Глеб метался в агонии. Кожа лоснилась от пота, грудь ходила ходуном, а мышцы с венами вздувались от напряжения. Он стонал сквозь стиснутые зубы, будто боролся с чем-то.
— Боже, Глеб, — кинулась к нему, но он не открыл глаза. Положив руку ему на лоб, я охнула — он горел. — Глеб…
Сначала я его трясла, потом хлопала по щекам — бесполезно. Паника быстро заполнила изнутри, пробралась к горлу, ударила по рукам… Вымотанное сознание сдавалось, но дикий страх за мужчину, взявшийся не пойми откуда, встряхнул. Я кинулась к аптечке вниз, вывернула все ее содержимое на стол, нашла парацетамол, налила воды и кинулась обратно. Но кому было давать таблетку, если Глеб меня не слышал? В итоге я кое-как разжевала ее и засунула ему часть между губ, но сквозь стиснутые зубы в рот не проникало ничего! Следующим делом я бросилась к ящикам комода, выудила из первого майку, из второго — простынь, намочила все в холодной воде и обложила его грудь и лоб.
— Глеб, — попробовала снова докричаться до мужчины. — Что с тобой, Глеб?
Становилось очевидно, что я одна не справлюсь — он уже не кричал, а дыхание становилось все более рваным. Я понимала, что одна его не подниму и никуда довезти не смогу. Все, что оставалось — попробовать дозвониться… кому?
27
Мобильный нашелся на полу рядом с кроватью и оказался не заблокирован.
До службы спасения дозвониться удалось быстро, но объяснить, где мы, я не могла. Ориентиры «грунтовая дорога в восьмидесяти километрах по дороге в санаторий» ничего не говорила, а чтобы отследить координаты звонка требовалось время. Пока обратятся в МЧС…
— Обратитесь, пожалуйста! — взмолилась я. — Я не знаю, где мы точно!
— Давайте я соединю вас с медиками?..
Но тут звонок оборвался, а повторный дозвон остался без ответа.
— Костя… где тут Костя? — быстро сориентировалась в гаджете и открыла список вызовов.
Только за последние полдня Глеб сделал столько звонков, что номера уже мельтешили перед глазами, да и не помнила я Костин… Из всех только последний был записан как-то вменяемо — Карельский Мир. Может, кто-то с работы? Может, он скажет, как мне вызвать сюда помощь?
Трубку не брали долго, а когда послышалось хриплое «Слушаю, мать твою, Глеб», я сразу поняла — вряд ли с работы.
— Простите, — проскулила я и уже собиралась отбить звонок, но мужчина на том конце сурово потребовал:
— Где Глеб?
— Простите, я не знала уже кому позвонить — мне не могут помочь, — начала сбивчиво, но незнакомца это не устроило:
— Что с Глебом?! — рявкнул он.
— Он без сознания! — вскричала я в ответ.
— Что произошло?!
— Лег спать, потом начал стонать, я поднялась к нему в спальню, а у него жар! Не могу сбить, никто не может помочь! Я не могу объяснить, где я… — выла уже в голос с рыданиями пополам. — Может, вы подскажете, как мне вызвать службу спасения? Они обещали обратиться в МЧС…
— Он один спал? — потребовал вдруг мужчина сурово.
— Ну да… Мы ели одно и то же, пили из одной бутылки…
— Почему он спал один? — продолжал допрашивать меня о совершенно, на мой взгляд, не важном.
— Какое это имеет значение?! — взвыла я. — Вы меня слышите?!
— Как ваше имя? — вдруг спросил он.
— Даша.
— Даша, я — Мирослав, друг Глеба. Вы поругались?
— Мы всегда ругаемся, — я нашла руку Глеба. Его холодные пальцы слегка дрогнули, и он снова слабо застонал. А я вдруг поняла: — Мирослав, он умирает.
