— Иди, — фыркнула она, не сдержав улыбку — вариант Эрика при исполнении ей нравился больше, чем та пьяная скотина на пикнике. Он что-то понял, улыбнулся шире и вышел из комнаты, кивнув второму солдату. За ними закрылась дверь, Вера села на стул и стала вынимать из волос заколки.
5.38.13 Лучший придворный министр
Время подбиралось к четверти шестого, Вера стояла на коленях на диване, согнувшись буквой зю, и пыталась нарисовать стрелки при помощи крохотного зеркала из косметички, поставленного на спинку дивана. Большого зеркала здесь не было, здесь вообще никакого не было.
«Идеальное место для сборов на бал.»
В кабинете открылась дверь, раздались шаги министра Шена, он подошёл и символически постучал в отодвинутую ширму. Вера посмотрела на свои ноги в чулках, хотела встать и надеть юбку, но министр вошёл, не дожидаясь её разрешения.
«Как обычно.»
Она довела до совершенства стрелку, придирчиво осмотрела обе, закрыла подводку и села на диван нормально, подняла глаза на министра. Он стоял в проходе, глядя на неё, как на чужого ребёнка, измазавшего краской его квартиру, с бессильной безысходной злостью.
Вера приподняла брови, приглашая его высказываться, он отвёл глаза, помолчал, нервно поправил рукав, сунул руку в карман. Посмотрел на Веру, и наконец прошипел с тщательно сдерживаемым раздражением:
— Это была лучшая придворная парикмахерша.
Вера огрызнулась:
— Ваша лучшая придворная парикмахерша пыталась обжечь мне лицо.
Он поморщился и отвёл глаза, гораздо тише ответил:
— Вы под щитами.
— Она об этом не знала. Удалась попытка или нет, не важно, намеренье остаётся намереньем.
Он отвернулся, с силой потёр лицо, медленно выдохнул и опустил руки. Постоял молча, обречённо махнул рукой, как будто открещиваясь от этой ситуации, ещё раз посмотрел на Веру, нахмурился:
— Вы собираться думаете? Чем вы тут час занимались, нам выходить уже надо.
— Что?! — выпрямилась Вера, — вы издеваетесь?
— Вера, мы опаздываем…
— На меня напали в вашем кабинете второй раз за месяц! Вы где были в этот момент? Мне хамит швея, мне сшили какое-то дерьмо вместо платья, мне пытались обжечь лицо, у меня грёбаного зеркала нет, как я должна собираться?!
— Вера, — он поднял ладони, попытался примирительно улыбнуться, хотя она и видела, как трудно ему это даётся, — давайте мы потом поругаемся, а? А сейчас вы поторопитесь, ладно?
— Нет, не ладно.
Он посмотрел на неё, она отложила косметичку, села ровно и положила ладони на колени, посмотрела министру в глаза туповато-невинным взглядом волка в овечьей шкуре, улыбнулась и провозгласила:
— Нам нужно поговорить.
— Сейчас? — полузадушенно выдохнул министр, она медленно кивнула:
— Именно сейчас. Сядьте, пожалуйста, это долгий разговор.
— Вера… — его начало потряхивать от раздражения, она улыбнулась с ласковой стервозностью:
— Хорошо, я подожду, — закинула ногу на ногу и стала рассматривать ногти. Министр развернул себе стул, на котором она его затягивала в корсет, сел и уставился на Веру с бесконечным желанием убивать.
— Я вас слушаю.
Вера посмотрела на него молча пару секунд, просто с удовольствием наблюдая, как он раскаляется, и тихо, мягко сказала:
— Мы поговорим об этом один раз, и больше не будем никогда, я надеюсь.
Министр медленно закрыл глаза и кивнул, Вера продолжила:
— Если мы куда-то собираемся, и мне для этого нужно сделать причёску (час), ногти (ещё час), платье (ещё час) и макияж (ещё час), а до выхода у нас два часа, знаете, что это значит?
— Что вы останетесь без макияжа? — с трудом удерживая ровный тон, предположил министр. Вера улыбнулась и качнула головой:
— Нет, это значит, что мы опоздаем. На два часа, значит на два часа. На три — пусть будет на три. И вы можете тут орать, бегать, плясать, психовать, пить, можете делать что хотите — от ваших психов я быстрее собираться не начну. Зато если вы будете мне гавкать под руку, я сделаю ошибку, мне придётся переделывать, и мы опоздаем ещё сильнее, в лучшем случае. В худшем — я пойду с чем-то, сделанным плохо, это испортит мне настроение на весь вечер, а я из-за этого испорчу настроение всем, кто там будет, вам в первую очередь. Вы меня услышали?
— Что вы мне предлагаете делать? — он посмотрел на часы, показал их Вере, она мазнула по ним равнодушным взглядом.
— Как минимум — не мешать. Не можете помочь — хоть не гудите над ухом, шмель, блин, апрельный. Грёбаная "лучшая дворцовая портниха" тащилась сюда сорок минут, потом нахамила и свалила, нихрена не сделав, я всё шила сама. "Лучшая придворная парикмахерша" мне чуть лицо не обожгла, устроила истерику, а причёску так и не сделала. Вы как продолжите их дело, "лучший придворный министр"? Хотите сделать мне макияж?
Он молча опустил голову, посидел неподвижно, достал из внутреннего кармана тонкую флягу, открыл и сделал большой глоток, закрыл и убрал на место. Посмотрел на Веру, на часы, тихо сказал — У нас осталось меньше часа.
— Мы уже опаздываем на час, совершенно верно. И от того, что мы опоздаем на час сорок или час пятьдесят, ничего не изменится. Тренируйте дзен.
Он опять потянулся за бутылкой, отпил и посмотрел на Веру:
— Разговор окончен?
— Да.
— Собирайтесь. По поводу зеркала я сейчас распоряжусь. Вам ещё что-нибудь нужно?
— Нет.
«Дзынь.»
Она поморщилась и призналась:
— У меня нет духов. Но вы их всё равно не выберете, пойду без них.
Он кивнул и встал, она скорее отвернулась и опять взяла косметичку. Он вернулся через несколько минут, подошёл и высыпал на диван десяток разноцветных флаконов духов, Вера округлила глаза, отложила кисточку и стала рассматривать духи. Некоторые были неполными, некоторые вообще заканчивались, на крышках была пыль, на боках — отпечатки пальцев.
— Где вы их взяли?
— У Эйнис.
— Её же нет в городе?
— Ей не жалко, — с сарказмом фыркнул министр, — она любит их покупать и не любит пользоваться.
— В смысле? — Вера округляла глаза всё сильнее, — вы вломились в её квартиру, взяли её вещи и…
— Если бы она была здесь, она бы разрешила.
— Но её здесь нет.
— Вера, чёрт, — он в сотый раз посмотрел на часы, — давайте быстрее.
Она смотрела на него, вспоминая слова мастера Валента о "часах истины" и людях, которые их используют. Медленно глубоко вдохнула и сказала:
— Брать чужое без спроса и без ведома хозяина — это воровство, господин министр.
