— Любовницы?
— Ги-син главы младшего дома Кан.
— Вы предлагаете мне статус личного клоуна и постельной игрушки, официально?
— В империи это…
— Мы не в империи.
Он укоризненно поморщился, шепнул:
— Это лучше, чем сейчас. Сейчас вы вообще непонятно кто…
— Лучше пусть я буду им непонятна.
— Серьёзно? — он нахмурился ещё сильнее, она поняла, что каким-то образом опять его обидела, внутри боролись возмущение и обида, стыд и наслаждение.
— Что вас так удивляет? Что я отказываюсь от статуса клоуна и любовницы?
— Это не так уж плохо.
— Это мне решать.
— Оставьте ваши представления для вашего мира, в этом всё по-другому. Здесь вы никто, Вера, у вас ничего нет — ни семьи, ни друзей, ни денег, ни профессии, ни статуса. Деньги скоро появятся, но они вас не спасут. На вас будут смотреть свысока даже слуги, вы же это уже почувствовали, неужели вам хочется продолжать так жить?
Она смотрела на его перстень, медленно дыша и подыскивая слова.
«Когда мне хамили слуги, я чувствовала себя нормально, просто думала, что они невоспитанные. А когда вы говорите, что я никто… Вот это уже новые ощущения, да. Расширение границ. Аж дыхание перехватывает.»
— В моём мире считается… что главное человек носит внутри, этого нельзя лишиться от простой смены обстоятельств.
Голос звучал ужасно, как будто она сейчас заплачет, но глаза были сухие. Она посмотрела на министра, он мрачно фыркнул:
— И что же у вас такое внутри, а? Оно способно компенсировать вам семью и положение?
— Да.
Она честно ждала "дзынь", но то ли министр действительно выключил часы, то ли она действительно настолько сошла с ума, что верила в свои слова.
— Чёрт, — он коротко рассмеялся, как будто поверить не мог, покачал головой: — А кто мы тогда друг другу, Вера?
«Я так долго ждала, что вы мне это объясните. Но видимо, не дождусь никогда.
Что же у меня такое внутри, да? Да ничего у меня там нет, господин министр. Для вас — ни-че-го.»
— У нас хорошие деловые отношения, вы же сами сказали.
— То есть, мы друзья? Или коллеги? — с сарказмом фыркнул министр. — Или мы банда? Так и будем представляться, да?
— Представляйтесь как хотите. А я — Призванная, это и есть мой статус.
— Представлять вас как Призванную?
— Да. Идём уже, время. — Вера посмотрела на часы, с теплом вспоминая мастера Валента — эти часы были миниатюрными, изящными и белыми, оттиск на ремешке просил её протянуть руку.
Она проглотила всю свою обиду, боль и яд, собрала все силы, и протянула. Заглянула в лицо министру с неуверенной улыбкой:
— Идём, друг мой?
Он с болью закрыл глаза, аккуратно взял её ладонь, накрыл второй рукой, почти шёпотом сказал:
— Вера, я от вас не отказываюсь. Что бы ни случилось в вашей или моей жизни, вы можете рассчитывать на мою помощь, защиту и поддержку, всегда.
— Спасибо.
«Сдохну, но не обращусь.»
Она смотрела на их руки, её белая перчатка с вышивкой из крохотных жемчужин и блестящих камешков, его смуглая кожа, шрамы, шрамы, шрамы…
Они не дышали оба, он вдохнул первым, она подняла глаза. Он выглядел так, как будто мир катится к чертям, а он ничего не может сделать. Поймал её взгляд, отвернулся, мягко сказал:
— Вас поведёт дворцовый учитель этикета, он хороший человек, и приятный в общении, он готовился вас вести с тех пор, как вас призвали, он вам всё расскажет. Вы встретитесь с ним… — он посмотрел на часы, нервно глубоко вдохнул, выдохнул: — Скоро. Пойдёмте. Вы всё взяли? Всё… в порядке?
— Всё прекрасно.
Часы на бедре сказали "дзынь", часы на столе промолчали.
«Выключил.»
Министр поднял на неё глаза, она мягко сняла его руку со своей руки, попыталась улыбнуться. Внутри был водоворот из искажённого амулетом ощущения восторга, и очевидно ужасного ощущения от взгляда министра Шена, требующего: "скажи мне правду".
— Что-то не так? — он смотрел ей в глаза, она улыбалась циничной улыбочкой человека, который ни во что не верит.
— Всё так, как с самого начала должно было быть.
— Вера… — он потянулся рукой к её щеке, она отодвинулась. Он опустил руку и заглянул ей в глаза. В его глазах читалось: "сделай глупость, пожалуйста, ради меня". Внутри неё был пьяный фейерверк из ужаса и удовольствия, этот диссонанс вызывал желание сбежать. — Почему вы говорите одно, а делаете другое?
— Потому что мои желания не совпадают с возможностями, — зло прошептал он, — и вы знаете об этом, я никогда этого не скрывал. Что мне делать, Вера?
— Живите по средствам, что вы ещё можете сделать? Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Пойдёмте, мы опоздаем.
Она обошла его и пошла к выходу, он догнал её и не дал открыть дверь.
— Вера, туфли.
— Да, я забыла, — она кивнула и пошла за ширму, взяла из коробки первые попавшиеся туфли, надела и вышла, не останавливаясь пошла к двери, министр пошёл рядом, они прошли через комнату секретаря в коридор, она осматривалась и вспоминала, как шла здесь в прошлый раз, за предателем, он вывел её вниз и оставил за дверью в тапках.
«Тогда было лучше. Даже тапки лучше, чем эти уродливые туфли.»
Длинный коридор как будто становился длиннее, они шли и шли, а он не кончался, кружилась голова, Вера вспоминала своё отражение в зеркале ванной и мысли о том, сможет ли эта женщина найти себе нового проводника по этому миру и очаровать его.
«Нет.»
Это понимание навалилось на неё своей очевидностью, ей было плохо, она чувствовала себя полным дерьмом, такой человек не привлекателен, будь он хоть трижды разодет в шелка и бриллианты.
Она остановилась. Поняла, что они прошли-то всего полкоридора, кабинет министра был третьим с того конца, до него четыре двери.
Министр обернулся, вопросительно приподнимая брови, Вера сказала:
— Веер забыла. Я сама вернусь, я быстро.
— Вера, — он поймал её за локоть, заглянул в лицо, она почувствовала в своих глазах прохладную влагу, с досадой понимая, что он не мог этого не заметить. — Вы нормально себя чувствуете?
— Нормально.
Амулет на бедре выдал беззвучное "дзынь", это немного привело её в чувство.
— Выпейте отвар на столе, всё допейте, хорошо?
— Хорошо, — она освободила руку и побежала обратно.
Ввалилась в кабинет, закрыла за собой дверь, остановилась перед зеркалом, тяжело дыша и глядя себе в глаза.
