— А почему вы сказали, что ненавидите это? По-моему, в этом шедевре прекрасно всё.
— Картина, может, и ничего, — вздохнул министр, — её я не ненавижу. Я ненавижу позировать.
Она опустила телефон, ещё раз посмотрела на выражение лица юноши у окна, и многое вдруг стало понятно. Она начала неудержимо улыбаться, кусая губы, опять попыталась сфотографировать, но рука дрожала и камера не ловила фокус. Министр поизображал возмущение, отобрал у Веры телефон, сам сделал фото, вручил и с ненавистью уставился на портрет, бурча:
— Очень смешно. Вы просто не делали этого никогда. Приглашают именитого, как конь лучших кровей, художника, сто раз напоминают, что у нас сегодня портрет, поэтому надо сидеть дома и ждать, а перед этим две недели не драться и не падать. Художник опаздывает на четыре часа, потому что он медитировал в поисках вдохновения, но попробуй ему намекни, что это слегка неприлично. Он ведёт себя, как оперная дива, истерит и капризничает, требует каких-то дико странных вещей, вплоть до дыры в стене, чтобы свет красиво падал, переставляет всю мебель в доме, требует перешить шторы, ковёр и мундир, а потом, когда всё наконец-то так, как он хотел, оказывается, что у меня щетина успела с утра отрасти, и меня отправляют бриться. А когда я возвращаюсь, то художник уже распсиховался, два раза отказался работать в таких ужасных условиях, уехал, вернулся, заявил, что ему совесть не позволяет бросить проект на полпути, закрыл мой кабинет, потребовал отдать ему все ключи, и улёгся спать под дверью, чтобы точно быть уверенным, что туда никто не войдёт и ничего не испортит.
Вера смеялась, глядя на лицо жертвы искусства на картине, скосила глаза на министра Шена, жалким голосом прося:
— Скажите мне, что это вымышленная история?
— Нет, Вера, это история создания вот этой конкретной картины, абсолютно реальная. Её рисовали трое суток, и всё это время я не мог попасть в кабинет, а после этого пришлось ремонт делать, потому что он реально пробил в стене дыру.
Она смеялась почти до слёз, министр делал вид, что возмущён.
— И это только начало. Там же не только фон, там ещё и я. Отец меня учил, что когда тебя рисуют, нужно думать о своих достижениях и планировать будущие победы. А портрет — это несколько часов минимум, как поставили, так и стой. А любая, даже самая удобная поза, через полчаса становится неудобной. И художник просит то подбородок поднять, то плечо расслабить. Я на этом портрете психанул и недостоял, он с меня нарисовал только лицо и позу, а потом поставили другого парня моего роста, я отдал ему одежду, и с него дорисовывали. Я потом всегда так делал, я не выдерживаю. Стой не шевелись, ещё и лицо держи, ещё и в руки дадут то собаку, то знамя. А они так медленно рисуют. Я уже мысленно весь континент поработил, а он только контур набросал. Пойдёмте, хватит, — он взял умирающую от смеха Веру за локоть и потащил дальше.
Картины были, в целом, не намного круче тех, которые ей показывал Рональд, но с таким экскурсоводом она готова была бродить, не щадя гудящих ног, хоть всю ночь. Они прошли где-то треть коридора, когда министр посмотрел на часы, на Веру, и опять на часы, она спросила:
— Вам пора бежать?
— Нет, это вам пора бежать, мы ушли час назад, пропустили танец, а два подряд пропускать нельзя. У вас кто-нибудь записан?
Она задумалась, достала книжку и пролистала.
— Нет, никого.
Он тоже заглянул в её книжку, поморщился и буркнул:
— Запишите всех, с кем танцевали, а то бывает очень неудобно, когда забывают партнёров. Мужчины, теоретически, обязаны помнить, кого приглашали, но они тоже ведут записи, просто не открыто.
Вера достала карандаш и записала всех, убрала книжку, поймала недовольный взгляд министра, вопросительно подняла брови. Он сначала сделал вид, что ничего не собирался говорить, потом всё-таки не выдержал и сказал:
— Зачем вы пошли танцевать с Рональдом второй раз? Я же говорил.
Она поморщилась:
— Он спас меня от разборок с унылыми матушками, которые специально ради этого спустились со второго этажа, я не могла ему отказать.
Министр резко окаменел лицом, ровным тоном спросил:
— Матушки вас оскорбляли?
— Пытались, — беззаботно отмахнулась Вера, — но я не оскорбилась.
— По какому поводу?
— По поводу моей репутации и бесплодия.
— Я вас предупреждал, — он мрачнел всё сильнее, Вера улыбалась всё беззаботнее:
— А что я должна была делать?
— Мы можем уйти хоть сейчас.
— И как это будет выглядеть? Подтвердим слухи?
Он нахмурился ещё сильнее, помолчал и спросил чуть спокойнее:
— О чём ещё говорили?
— У вас нет записи?
— Есть, я ещё не слушал.
— Послушайте, — загадочно улыбнулась Вера, — вам понравится.
— Что там было? — он тоже начал улыбаться, Вера сделала лицо вредины и отвела глаза:
— Ничего серьёзного, так, болтовня. Но вы послушайте.
Он улыбнулся шире и кивнул, порассматривал стены, как будто собираясь с силами, наконец собрался, и с тщательно скрытым напряжением спросил:
— И как я вам теперь?
— В смысле? — она осмотрела его с ног до головы, убеждаясь, что он выглядит так же, как в начале вечера. Он невесело усмехнулся:
— Моё болото внутри, Вера, вы же всё слышали. Мой амулет доработали, и я вас спрашиваю — теперь лучше, чем было?
Она задумалась, даже глаза закрыла, чтобы сосредоточиться.
— Такое ощущение, что вас здесь нет.
— Превосходно.
«Дзынь.»
Она открыла глаза, он что-то писал в блокноте, посмотрел на Веру и спросил:
— На балконе с королём что произошло?
— Я сама не поняла, — опустила глаза Вера, — что-то очень странное. Я половины не помню, что он говорил.
«Дзынь.»
— Понятно, — он дописал и осторожно посмотрел на Веру: — Телепортироваться с Доком правда легче..?
Она мысленно добавила: "…чем со мной", он сам услышал эту ошибку интонации, стал внимательно смотреть в блокнот, Вера тихо сказала — Не таскайте меня через портал… так. Это воспринимается, как будто меня танк переехал.
— Мы опаздывали…
— Вот не надо, а?
— Вера… — он закрыл блокнот и с силой потёр лицо, медленно выдохнул и сказал: — Теперь вас будет телепортировать Док. Довольны?
— Да.
Он продолжил что-то писать, а она вспоминала свои последние несколько телепортаций, вдруг задумавшись, откуда в её кошмарах так часто замелькал дворец Кан. Во время телепортации она воспринимала всё как должное, а сразу после обычно были другие проблемы.
