Они подошли вплотную, огромная мозаика ушла вверх и потеряла смысл, разбившись на цветные узоры, министр свернул вправо, толкнул неприметную дверь, и они оказались на улице.
Вера осмотрелась — большой прямоугольный двор, утоптанная земля под ногами, которая даже после дождя не утратила твердости, впереди какие-то столбики, бревна, лестницы…
— Это спортзал? — пораженно усмехнулась она, министр рассмеялся и кивнул:
— Отец Маркус сказал, что Вариус не любит излишней пышности и бесполезных ритуалов, хочешь почтить Вариуса — построй вместо храма тренировочную площадку, хочешь порадовать Вариуса — тренируйся.
— А почему под открытым небом? — она запрокинула голову, глядя на спутанные облака, как минуту назад на потолок с росписью.
— Потому что это война, Вера, там случается плохая погода.
Она посмотрела на министра, пытаясь понять, шутит он или нет, но ничего не увидела в темноте, он рассмеялся, она уточнила:
— Здесь тренируются круглый год?
— Да. Если идет дождь, тренируются под дождем, если выпал снег — что ж, оденемся соответственно, и будем тренироваться в снегу, заодно изучим особенности экипировки для разных сезонов.
— Жестко, — пораженно выдохнула Вера, министр усмехнулся:
— А как иначе? Здесь воспитывают королей. И иногда меня.
Вера осмотрелась, нашла камень для крепления снарядов, совсем рядом, подняла глаза на министра:
— Это здесь вы подарили Георгу комплекс неполноценности?
— Да, здесь, — он усмехнулся с теплой ностальгией, — камни заменили. Вот этот я сломал, — он указал на ближайший, обернулся, — я вышел из портала, прибежал сюда, отец вон там стоял, спиной, я Георга сразу не заметил, думал, он сам тренируется. Позвал его, и… — он шагнул к камню и положил ладонь на край, усмехнулся: — Так легко было. После храма Золотого всегда поначалу такое ощущение, что горы свернуть можешь, но это быстро проходит. Мне уже давно пора туда съездить. — Он помрачнел, посмотрел на часы, но ничего не увидел, вытер руку о штаны и протянул Вере: — Пойдемте, двадцать минут давно прошли.
— А что делают в храме Золотого?
— Медитируют, тренируются, общаются с учителями. Туда ездят раз-два в год, старики реже, только когда хотят подумать и что-нибудь переосмыслить. Я там десять лет не был, а надо, перед войной точно надо, хотя бы раз, там очень сильные предсказатели, могут помочь. Но если приду, меня минимум накажут, максимум вообще не пустят. Я после вашего Призыва общался с одним жрецом, не в храме, просто так… Он говорил, я получу за такое долгое отсутствие. Надо выбрать время и сходить получить.
Вера бросила на него вопросительный взгляд, он усмехнулся и отвернулся, с ненатуральным весельем сказал:
— Каждый раз, как я уезжаю из Оденса больше, чем на день, тут случается какой-нибудь дикий беспредел. Но надо, все равно придется. Пойдемте.
Они вышли обратно через ту же дверь, и теперь нарисованные святые протягивали руки к ним, и улыбались им, как будто благословляя перед дорогой.
Министр выключил свет, толкнул дверь, на них дохнула промозглым ветром осенняя ночь, далеко впереди засверкал роскошный дворец, силуэты в высоких окнах мельтешили гирляндами. Они подходили ближе, стало слышно музыку и смех, Вера ощутила острый укол желания схватить министра за руку, остановить, обнять и сказать: "Давайте не пойдем".
«Ага, сбежим, как подростки со взрослой вечеринки со старой музыкой, смешными танцами и разговорами о работе. Прошмыгнем через задний ход, поднимемся на третий этаж не включая свет, заберемся под одеяло, радуясь собственной ловкости и бросая одежду на пол у кровати. Обнимемся и будем лежать тихо, слушая музыку и топот внизу, и радоваться, что мы не там.
Осень будит во мне интроверта, как не вовремя. Спи, малыш, твое время прошло.»
6.38.15 Муравьи, лигры и Андерс де’Фарей, министр просвещения
Вера стояла перед зеркалом в новом платье, с восхищением думая о том, как продуктивна бывает радостная злость. Портниха выложилась на двести процентов, Вера редко могла сказать, что сама бы не придумала лучше, но это был один из таких особых случаев. Платье село по фигуре идеально, при этом не мешая двигаться, скромное декольте смотрелось как рамка, повторяя нижнюю линию колье. Но больше всего Вере понравилось то, что кружево заменили на бордово-черное, его было ровно столько, сколько нужно, и оно гладко лежало на ткани, а не топорщилось во все стороны раздражающими перьями.
«Я буду выглядеть жутко необычно. Превосходно.»
Лайнис ждала в соседней комнате в таком же платье, на случай, если Вере что-то не понравится, и надо будет переделывать, но Вере понравилось все. Послеполуночные платья у всех дам были поскромнее, чем вечерние, Вера наконец-то перестала мучиться с объемной юбкой, и настроение ее поднялось под потолок. Она выразила швеям восхищение их работой, облила удачей всех девушек, и вышла к министру, готовая к новым подвигам. Он стоял у подоконника и читал очередные наскоро сшитые бумаги, выглядел скорее довольным, а подняв глаза на Веру, расцвел окончательно. Хотел что-то сказать, но не стал, потом нахмурился и все-таки сказал:
— Очень…
— Господин? — из-за поворота вышел официант, с извиняющимся видом посмотрел на Веру, сунул министру новую пачку бумаг, и ушел. Министр быстро их пролистал, махнул рукой и улыбнулся Вере с веселой злостью:
— Я научусь. Это не сложно, просто надо потренироваться.
Она рассмеялась, взяла его под руку, и они пошли обратно в игральный зал. По дороге министр изобретал все новые способы обмануть проклятие, но ничего не получалось, его постоянно перебивали, он смеялся и ругался, это было так весело, что в зал они вошли в очень приподнятом настроении, сразу привлекая внимание. К ним подошел Вильям, министр проводил их до бара, где усадил Веру удобно, заказал ей вина, а себе — "как обычно", перекинулся парой фраз со всеми мужчинами у стойки, умудрившись тонко подстебнуть каждого, и поднять общий уровень раздражения в толпе вдвое, и весь довольный ушел играть за центральный стол, вызвав там ажиотаж своим появлением.
Вера не могла перестать на него смотреть, даже рассеянно поднесла к губам бокал, в последний момент вспомнив, что пить нельзя, опустила глаза, глядя на узор на перчатке, а сама пытаясь вытащить себя из-под магнетического влияния министра Шена. Вроде бы, получилось, чувства обратились наружу, чтобы не копаться внутри, и тут же наткнулись на яркие островки злости, зависти и раздражения, совсем рядом. Она посмотрела на Вильяма, чтобы не смотреть на самый яркий остров злости, и боковым зрением увидела, что почти все мужчины вокруг смотрят в спину министру Шену.
«Он влияет так не только на меня, какое облегчение.»
Самый злой из мужчин почувствовал Верин взгляд, посмотрел на нее, и недовольно поджал губы:
— При всем уважении, госпожа Вероника, но выбирать фаворитов вы не умеете.
