— Хочет моей крови — пусть попробует ее достать.
— Вы с ума сошли. Да, вы именно сошли с ума, Вера, великие боги… — он опять схватился за голову и начал метаться по короткому коридору, как тигр по клетке. Вера смотрела и улыбалась, даже не пытаясь гадать, это новая версия амулета так на нее действует, или просто эйфория отпустившего напряжения — ей было хорошо и легко, она точно знала, что с ней будет дальше. Да, будет драка, но в этом чокнутом мире драка была из области того немногого, что просто, понятно и знакомо, она предвкушала ее, внутри тикал счетчик минут до начала схватки.
— Ладно, все, — министр остановился перед ней, опуская руки и плохо изображая спокойствие, — какой у вас план?
— Поесть, отдохнуть, поспать. Потом еще раз перекусить, минут за двадцать до схватки, потом размяться, и после схватки поесть уже хорошо. Пришлете Булатика, я ему расскажу, что мне приготовить.
— Что?
— Картошечку жареную.
— Что?!
— Вы меня не услышали?
Он смотрел на нее как на полного психа, сам балансируя на грани истерики, Вера ласково улыбнулась и положила ладонь ему на плечо:
— Давайте уже пойдем, а? Времени мало, мне надо успеть поесть и поспать.
— Вы издеваетесь? У вас дуэль через четыре часа!
— И три из них я просплю.
— Вера, боги… Черт! — он опустил голову, тихо беззвучно рассмеялся, Вера сжала рукой его дрожащее плечо, изобразила голос Карлсона:
— Малыш, не реви.
Он рассмеялся громче, потер лицо и запрокинул голову, шепотом сообщая потолку:
— Я это заслужил, я очень плохой человек, я заслужил все, от начала и до конца, я это все честно и самоотверженно заслуживал всю свою жизнь. Отец, если ты это видишь, я надеюсь, ты радуешься, потому что ты отомщен, наконец-то. Ты говорил, что мне отомстят за тебя мои дети, но нет, расплата пришла из другого мира. Так мне и надо. — Медленно опустил голову и спросил Веру психованно-веселым тоном: — Что вы хотите съесть, госпожа КараБожья?
«Ваш мозг.»
— Можно то, что осталось от прошлого раза, я не привередливая, я все буду.
— Пойдем, — он обнял ее за плечо и повел по коридору, пошатываясь, как пьяный, от него пахло травами и спиртом, и еще чем-то больничным, вызывающим холодные мурашки.
— Как ваша рука? Что это был за яд?
— Это новый яд, дождемся экспертизы — будем все знать. Рука в порядке. Вы сами-то в порядке? Что за тошнота у вас была? Док почуял, но не пошел, потому что мной занимался, группу отправил. Вас отравили?
— Нет, меня почему-то тошнит от одного человека.
— Как зовут?
— Не помню. Тот, с которым я танцевала и ушла, меня и тогда тошнило.
— Он что-то сделал?
— Нет, он мне просто не нравится.
Министр фыркнул, но промолчал, они дошли до его комнаты в тишине, он вызвал группу и сообщил иронично-обреченным тоном:
— Разбудите Булата, госпожа изволит завтракать.
"Тени" обменялись смешками и улыбочками, кивнули и исчезли. Министр жестом подозвал Веру, вздохнул:
— Давайте раздеваться, все, бал окончен. Отдохнете, а я пока что-нибудь придумаю. Мне тоже надо поесть.
Она молча подошла и повернулась спиной, он начал вынимать из ее прически гребни и шпильки, движения его пальцев в волосах вызывали щекотные мурашки от шеи до самых пяток, она улыбалась, закрыла глаза и попыталась найти его красную искру — нашла, искра светила, пульсировала, жила себе как раньше. Особым чутьем министр вообще не ощущался, как будто его здесь не было, Вера решила, что это к лучшему.
Прямо перед ней возник один из мальчиков в комбинезонах и Булат с большим подносом, посмотрел на Веру опухшими со сна глазами, в которых читалось желание убивать, Вера сделала миленькое лицо и пролепетала:
— Булатик, утречко!
— Ненавижу тебя, — прохрипел повар, поставил поднос на стол, обернулся: — Что-то еще нужно госпоже?
— Ну Булатик, — шмыгнула носом Вера, выжимая из себя всю няшность, на которую была способна: — Ты сегодня такой хороший!
— Ну что тебе? — повар начал улыбаться, хотя и пытался держать недовольное лицо, Вера сделала хитренькие умоляющие глазки:
— А пожарь мне картошечки, а?
— Чего? В половине восьмого утра?
— Нет, в полдень. У меня бой на двенадцать, а после боя я буду голодная как дикий волк, сделай мне картошечки, мне папа всегда после соревнований жарил, так вкусно.
— Как жарил?
— Короче берешь сковородку здоровенную, вот такую вот! — она попыталась показать руками, но министр дернул ее за волосы, шепотом приказывая стоять смирно, пришлось объяснять на словах. — Берешь, в общем, на дно чуть-чуть масла, соли, потом мяса такие здоровенные куски, жирные, как кот моей мечты, и жаришь. Они с одной стороны обжариваются, их переворачиваешь, и сверху картошку насыпаешь. Она чуть-чуть жарится, ее солишь сверху, и лук кидаешь, перемешиваешь это все, крышкой накрываешь, и минут на двадцать забываешь. Потом еще раз перемешиваешь, и прямо на сковородке мне приносишь, я буду счастлива как дикий слон.
— Ладно, я понял. Сделаю, — он зевнул, потер затылок, посмотрел на часы: — Это надо часов в одиннадцать начинать, да?
— Можно в полдвенадцатого. Мои бои не длятся дольше пары минут, я быстро устаю.
Он рассмеялся, покачал головой, глянул на министра Шена:
— Еще заказы будут?
— Нет.
— К полудню, я так понимаю, тебе тоже ничего не делать?
— Нет.
— Рассольчика, может быть?
— Иди.
— Ушел, — Булат изобразил сонный поклон, кивнул телепортисту и они исчезли. Министр расплетал Верины волосы, вздыхал, фыркал, наконец спросил:
— Ваш отец вам готовил?
— Иногда. Мама вообще чаще готовила, но после соревнований — только папа. У нас так получалось, что с соревнований приезжали все время ночью, мама в этот момент уже спит, у нее режим. А папа ждал меня, и готовил, да. Он знал, что мы голодные приезжаем.
— Обалдеть.
— Да, это круто. В два часа ночи есть картошку со сковородки и хвастаться — это обалденно. Блин, рассказала, так захотелось… Долго там еще?
— Все уже. Пойдемте.
Он свернул ее волосы жгутом, намотав на руку, и заколол гребнем императрицы, остальные заколки положил на стол, взял поднос и пошел в столовую, Вера пошла за ним. Сама уселась за стол, сама себе пожелала приятненького, взяла себе вилку и стала есть, внимательно выбирая ту еду, которую можно. Министр сидел рядом молча, медленно вращал в пальцах вилку, смотрел на нее. Обреченно сказал:
