— Неужели нет ни одной причины, чтобы она захотела с вами поговорить?
— Даже если такая причина появится, что невозможно, пока у меня нет детей… — Он замолчал, медленно глубоко вдохнул и гораздо спокойнее сказал: — Она от меня спряталась в храме РаНи, построенном на магической аномалии, я не могу туда войти, ни ногами, ни телепортом, а она оттуда не выходит, вообще никогда, она затворница. Максимум, что я могу сделать, это поорать под забором, как мартовский кот: "Бабуль, выходи, поболтаем о духах", а она посмеется и не выйдет.
Вера молчала, министр вздохнул и лег, стал рассматривать вазы над камином. Вера тоже на них посмотрела — заснеженные горы, сосны, тонкая тропинка и стая волков…
— По вашему дому бродит дух волка, я могу попробовать поговорить с ним. Есть какие-то ритуалы, чтобы дух именно в реале пришел, а не во сне? Жертвоприношения там, молитвы?
— Есть, — он мрачно кивнул, не отводя глаз от вазы, — но их проводят члены семьи. Вас я больше в свой дом не поведу, хватит с вас.
Она тяжко вздохнула и призналась:
— Я уже там.
Он повернулся к ней, она кивнула:
— Ваша мать меня пригласила. Когда я спала и видела, как они выходят с вещами, она мне открыла калитку, сказала: "Заходи, будь как дома", и закрыла за мной. Теперь я хожу внутри, и еще там ходит волк.
Он устало закрыл глаза и прошептал:
— Великие боги, Вера… Вам просто приснился сон. Хватит сочинять.
Она пожала плечами и встала, взялась за стул:
— Как хотите. Я спрошу у кого-нибудь другого. Отдыхайте, вы поспали всего сорок минут.
Он дотянулся и поймал ее за юбку:
— Не уходи. Ну посиди со мной хотя бы.
Вера смотрела на вазу с волками, перевела взгляд на вторую — там пил из реки медвежонок, а медведица сурово осматривалась.
— В качестве кого я должна сидеть у вашей постели?
Он усмехнулся и закатил глаза:
— Посиди как друг.
— И часто друзья сидят с вами, когда вы спите?
Он фыркнул, с сарказмом процитировал:
— У меня нет друзей, сплошные должники и рабы.
— А Дженджи кто?
Он самодовольно улыбнулся:
— С Дженжи круто получилось, блин, жаль, что я не сразу пришел, когда он понял.
Вера качнула головой:
— Почти сразу.
— Круто было. Долго же я ждал, пока до него дойдет.
— Вот так вы обращаетесь с друзьями, значит? Шантаж, подстебывания и издевательства, еще и избиения периодически?
— Именно так, — широко улыбнулся он, — постоянно. Это весело.
— Что-то я уже не хочу быть вашим другом.
— А кем вы будете?
— Духом-хранителем. И если кто-то будет считать меня демоном, то это их проблема.
Министр рассмеялся, взялся за ее юбку покрепче, сказал с иронией:
— Гир-си. Это журналист один сегодня придумал, известный. Мы пару лет назад пытались купить его, он отказался — идейный. Молодой, дерзкий, весь такой за свободу слова. Потом согласился, вроде как, но все равно пишет что хочет. Особо не наглеет, поэтому его не убирают, но зубки иногда показывает, его прижимают, он извиняется, а потом опять пишет что хочет. Его всегда приводят в пример, когда сравнивают свободу слова в разных странах. У нас свободнее всего. Я отобрал у него блокнот, но потом вернул, пусть будет, забавно звучит. Гир-си.
— Что это?
— Змея такая цыньянская, водится в джунглях на побережье, и на островах. Ядовитая, но знаменита тем, что сначала гипнотизирует, потом душит, потом кусает, так больше никто не делает, остальные душащие змеи не ядовиты, а ядовитые не душат, она такая универсальная одна. Она красивая, бело-зеленая такая, в узорах, и из-за этого знаменита — ее часто рисуют, вышивают на коврах, вырезают в нефрите. У меня на столе видели статуэтку с тигром? Это она. Они, правда, здоровенными такими не бывают, это фантазия скульптора, но внешний вид он передал идеально. Про нее легенда есть… Не расскажу, нет, я и так болтлив без меры, — он потянулся, зажмуриваясь и улыбаясь, Вера попыталась забрать свою юбку, он схватил крепче, приоткрыл один глаз и посмотрел на нее: — Ложись.
— Нет.
— Обещаю, приставать не буду. Тебе надо отдохнуть, ты тоже мало поспала.
— Потом.
— Вера, хватит. — Он перестал улыбаться и сказал серьезнее: — Ты же понимаешь, что спать в коттедже после этого письма ты не будешь?
— Понимаю.
— Либо здесь, либо на третьей.
В памяти мелькнула кровать третьей квартиры, какой она ее видела ночью — жеваные простыни, сбитое в ком одеяло, оторванный рукав рубашки.
«Я туда не вернусь. Янвера, родная, увижу — поклонюсь до земли.»
— Вера?
Она открыла глаза, уставилась на вазу с волками, ощущая внутри дикую жажду снега, бездонных сугробов, чтобы упасть и дышать, глядя в седое небо и сосны.
— Вера, я не пойду на поводу у матери.
«Дзынь.»
«Что ж вы мне тогда статус клоуна предлагали?»
— Я найду на нее управу, и заставлю ее благословить меня, или исключу ее из этой схемы вообще, я найду способ. И я на тебе женюсь. И ты будешь спать со мной не только с полным правом, это станет твоей обязанностью на всю жизнь.
Вера усмехнулась, переводя взгляд на медведицу, сказала:
— Цыньянские женщины не спят со своими мужьями.
— А ты будешь. Тебе все равно не нравится цыньянская концепция брака, придумаем свою. Дом Кан — не империя, в Карне каждый цыньянским дом — отдельное государство, введу свой закон, я в своем доме император. И вообще, какого хрена? Никто не будет знать, где я сплю, а если кто-то поинтересуется, я его на дуэль вызову, за вмешательство в личную жизнь. А если это будет женщина — ты вызовешь. Мы будем вообще непобедимы. Ты представляешь? Вообще.
Он отпустил ее юбку и взамен положил на это место ладонь, такую горячую, что сам собой возник вопрос, насколько тогда тепло с ним под одним одеялом, если даже ладонь дает такой эффект.
Закружилась голова, Вера села обратно на стул, посмотрела на министра, он выглядел пьяным, каким-то безумным.
— А с наследником вы что делать будете?
Он мотнул головой, как будто муху сгонял:
— Придумаем что-нибудь. Барта усыновим. Если ты будешь старшей женщиной, ты сможешь брать в дом кого угодно, хоть весь отдел усыновим, даже Дока и Булата, вообще всех. Все будет хорошо. Завтра займусь, — он посмотрел на запястье, но там были только "часы истины", но он все смотрел на них, щурил глаза, как будто пытался рассмотреть по ним время. Вера вздохнула и встала:
