Благоверный был на пятнадцать лет старше Розы, имел одну ногу, спокойный характер и почти всегда лежал. Эвакуация в стылом Архангельске добила мужчину.
Роза Леопольдовна тоже за словом в карман не лезла, пожелала старику до конца дней сношаться только с бесколесной механикой и вообще не тянуть с присутствием в этом мире.
Подобный диалог не значил, что эти двое недолюбливали друг друга. Но невозможно же постоянно рассыпаться в любезностях?
Лестница скрипела, как сварливая женщина. Стены имели умопомрачительный вид – в них обнажилось все, что могло обнажиться. Но дверь в квартиру на втором этаже была сравнительно крепкой, изнутри запиралась на два замка, а для самых боязливых имела еще и шпингалет, как на оконной раме.
Алексей опустился на стул в пустой прихожей, посидел неподвижно, сбрасывая груз тяжелого дня. Слишком много накопилось в голове, хотелось навести порядок, разложить все по полочкам.
Квартира была небольшой: две комнаты, балкон во внутренний двор и крохотная кухня, в которой не было даже плитки. Но он не для того здесь жил, чтобы готовить еду. На завтрак имелось ситро в мутной бутылке, четвертинка хлеба, пара бубликов и початая пачка папирос. Из крана в санузле вытекала ржавая вода, но Алексей давно усвоил: если долго на нее смотреть, она уже не кажется такой ржавой и холодной. В полу был слив, а для принятия «душа» вполне подходил эмалированный тазик.
Он оттирался грубой мочалкой, потом опять мылился, набирал воду…
Вечер был мягкий, темнело не быстро. В городе Одессе начиналось жаркое лето.
В квартире было душно. Алексей вынес стул на балкон, закурил, наслаждаясь своеобразной атмосферой одесского дворика. Борис Аркадьевич оставил в покое свою немецкую «ласточку» и удалился. Было слышно, как Роза Леопольдовна отчитывает своего обездвиженного мужа: «Жорик, я тебя умоляю, убери же с прохода свою единственную ногу, я устала об нее запинаться! И признайся же, горе мое, ты имеешь сегодня планы на ужин?»
Ребятне надоело гонять мяч, пацаны разбрелись по квартирам. Сверху что-то упало, покатилось. Потом раздались крики, заработал суровый отцовский ремень – хлопки сопровождались жалобным визгом. «Моня, ну шо ты нам сердце рвешь? – кричала женщина. – Стой спокойно, отец лучше знает, что с тобой надо делать! Не маши, говорю, руками – простудишься!»
На другом конце дома еще одна голосистая особа на весь двор отчитывала своего отпрыска: «Лева, я свихнусь через тебя! Ты только что убил пластилинового фашиста, а теперь этими же руками ешь хлеб!» При этом она огрызалась на сожителя, восклицала, что лучше всего на свете мы знаем, как воспитывать чужих детей!
Это звучало как музыка, и уходить не хотелось. Слева, в перпендикулярной части здания, с душераздирающим скрипом отворилась балконная дверь, при этом чуть не вывалились стекла, вышел мужчина в тельняшке, стал чиркать спичками. Ему было под сорок, худощавый, с вытянутым скуластым лицом. Он покосился на Алексея, кивнул. Лавров отозвался аналогичным кивком. Мельком с соседом они уже встречались, но не разговаривали. Если с каждым в этом доме затевать беседу, то спать будет некогда.
– Спички отсырели, не горят, ломаются, – проворчал мужчина. – Эй, сосед, брось зажигалку, если не боишься.
Алексей бросил. Сосед поймал, как ловко закрученный мяч, засмеялся, прикурил, швырнул обратно. Пришлось податься вперед, выбросив руку, при этом майор чуть не свалился с балкона, задрожали шаткие перила. Но зажигалку поймал.
– Прошу пардона, товарищ, – заулыбался сосед, оказавшийся при ближайшем рассмотрении не таким уж букой. – Рука иногда дрожит – старые болячки дают знать. А вы неплохо подготовлены, обладаете отменной реакцией.
– Спасибо. – Рука слегка побаливала. Так можно и кость вывернуть из плечевой сумки.
Впрочем, особой разговорчивостью сосед не отличался: он прислонился к перилам, с удовольствием затянулся. Справа на противоположном балконе объявилась разбитная пышногрудая особа – Галка Тищенко, местная достопримечательность. Халатик в застиранную розочку едва вуалировал бедерную часть, а сверху открывалось умопомрачительное декольте. Галке было слегка за тридцать, «официально» она представлялась вдовой героического советского летчика, нигде не работала, жила непонятно на что, детей не имела. Люди опасливо шептались, что нужно держаться от нее подальше – та еще охотница на одиноких мужчин. Галка плевать хотела на общественное мнение, вела себя раскованно – всегда, хоть чуть-чуть, показывала кусочек неувядающего тела. Сейчас она опять смотрела с намеком – при этом мужчина слева от Лаврова ее почти не интересовал. «Не дура ли? – подумал Алексей. – Скажу, где служу, – от страха с балкона свалится».
– Доброго вам вечера, Алексей Михайлович, – плотоядно улыбнулась Галка, и как-то сама собой расстегнулась еще одна пуговка на халате. Очевидно, Галка научилась это делать силой мысли.
– И вам добрый вечер. – Алексей с усилием отвел взгляд от декольте, стал делать вид, что он сегодня «не такой».
– Скучаете, Алексей Михайлович?
– Нет.
– Как жаль… – Галка сокрушенно вздохнула и устремила исполненный жеманства взгляд на соседа слева – как на запасной вариант. Тот выбросил папиросу и засмеялся:
– Что, Галина Сергеевна, теперь будете мне глазки строить?
– А что, я тебе гараж должна построить? – отрезала дама, и все засмеялись. Рыба в сети сегодня не шла, Галка это быстро смекнула и покинула балкон, изобразив напоследок что-то бедрами. Дескать, я ушла, но всегда могу вернуться. Сосед задумчиво уставился на закрывшуюся дверь. Потом поймал взгляд майора, неуверенно улыбнулся:
– Ну, что, сосед, передернем затворы?
– Не, давай без меня. Подобный тип барышень – не мой. Лучше посплю, а утром на работу.
– Я тоже не в восторге от таких гражданок, – поддержал сосед. – Предпочитаю не очень падших. А на Галке клейма ставить негде. Всякое, конечно, приходилось на себя взваливать, да и жалко этих баб… но это на крайний случай. Кстати – Чепурнов, – представился сосед, – Николай Чепурнов. Две недели, как из госпиталя, списан в запас.
– Сочувствую. Не повезло, Николай.
– Это точно, – согласился сосед. – Сам родом из Новороссийска, а вот надо же, судьба забросила в этот город, от которого я почему-то не в восторге…
Чепурнов замолчал, и они оба с интересом уставились на еще одну представительницу слабого пола, возникшую на горизонте. Барышня шла со стороны улицы, миновала подворотню и вошла во двор. Она заметно прихрамывала, отчего двигалась не быстро, и ей при этом было больно.
Женщина закусила губу, бледность выступила на привлекательном лице. Ей было меньше тридцати, хорошо сложена, одета в простенькую юбку, жакет, пепельные волосы были аккуратно пострижены. Она не выставляла напоказ свои прелести, как это делала Галка, но одежда плавно облегала ее фигуру, и при взгляде на нее не возникала необходимость что-то домысливать.
