Барышня была хороша собой, и только эта досадная хромота все портила. С тросточкой было бы не так болезненно, но до тросточки она еще не дозрела. Какая же женщина на это пойдет! Она прошла мимо «Мерседеса» без колес, подняла голову. У девушки были большие печальные глаза. Она сдержанно кивнула Лаврову, потом Чепурнову, потом свернула влево, вошла в подъезд. Та же история – с этой особой Алексея никто не знакомил, пару раз поздоровались, столкнувшись во дворе.
– А вот эта дамочка мне по нраву, – прокомментировал Чепурнов. – С ней можно… Не повезло только милашке, охромела малость. Кстати, это Марина Одинцова, тоже демобилизована из армии, работает медсестрой в городской больнице где-то в центре. Не замужем, детей нет, пару дней назад заметил ее на базаре – капусту покупала, приценивалась к товару… Честно говоря, засмотрелся – хороша собой, какая-то неброская трогательная привлекательность. Кабы еще на месте стояла… – Чепурнов смущенно кашлянул. – Подойти захотел, помочь донести покупки, а потом, если повезет, и знакомство продолжить… Она вдруг увидела меня, я смутился, как школьник, сделал вид, что не узнал… В общем, как на службе: отчет из трех «О». – Сосед натянуто засмеялся. – Обнаружен, обстрелян, отошел…
– В разведке служил, Николай?
– Так точно, в ней. Гвардии капитан Чепурнов, командир разведывательной роты 280-й стрелковой дивизии второго формирования 13-й армии генерал-майора Пухова. Последнее место службы – оборонительная операция на Орловско-Курском направлении. Всыпали нам тогда немцы, от роты треть осталась, все смешалось… Пробили брешь в нашей обороне, всех туда и бросили. Мы прикрывали позиции истребительного батальона штурмовых орудий. Последнее, что помню, – снаряд взорвался рядом с блиндажом. Все полегли, а во мне – ни одного осколка. Зато контузия такая, что мама не горюй. Сознание на нуле, за мертвого приняли, чуть в общую кучу не бросили. Потом передумали, так и быть, в медсанбат отправили… Первые месяцы почти не шевелился, кормили с ложечки, потом память долго восстанавливалась, припадки случались, на людей, говорят, бросался… Спасибо медикам, что в дурдом не отправили, насилу излечился. До сих пор ночами дрожь охватывает, галлюцинации прут, таблетки горстями глотаю… – Скулы капитана побелели. – В военкомат ходил, хотел обратно в действующую армию, а то каким-то симулянтом себя чувствую. Документы из госпиталя показываю, те за головы хватаются, дескать, ну тебя, товарищ гвардии капитан, держись от армии подальше, ты там опаснее фашиста будешь… Днем нормально себя чувствую, бывает, и ночами сплю как младенец, а порой куролесить начинаю… Сам-то где служишь? – сменил тему сосед. – Видел, ты в майорской форме щеголяешь.
– Да ничего интересного, по снабжению, – отмахнулся Лавров.
– Ну, что ж, и это дело важное, без снабжения мы и дня не протянем… Ладно, сосед, спокойной ночи, погутарили, и будет.
Чепурнов удалился в квартиру, Алексей тоже пошел на боковую. Но отворилась балконная дверь справа на втором этаже, вышла та самая Марина.
Она уже сняла жакет, осталась в глухой серой сорочке, на ноги натянула стоптанные тапки. Женщина повесила на бельевую веревку истрепанную простыню с наволочкой – видно, утром постирала, а повесить было некогда, потом из ведерка полила цветы в горшках. Пришлось встать на цыпочки, вытянуть руки – последний горшок был прибит на приличной высоте. Натянулась сорочка, обнажив часть тела. Женщина уловила пристальный взгляд соседа, смутилась.
– Простите, не хотел за вами наблюдать, – извинился Алексей. Хотя кого он хотел обмануть этим заявлением?
– Я понимаю, – смущенно отозвалась барышня. – Но этот окаянный горшок так высоко. До меня тут, наверное, Гулливер жил…
Как вышло, что они разговорились? Алексей собирался уснуть пораньше – день предстоял нелегкий. Да и Марине, как выяснилось, в шесть вставать в госпиталь. Поначалу она смущалась, опускала глаза, косилась по сторонам, словно делала что-то предосудительное. Потом разговорилась, стала поглядывать на мужчину с интересом. Версию про «материальное снабжение» пришлось повторить. Марину это не смутило, она повторила слова Чепурнова: дело нужное, без этого в наше время никуда. Интерес к мужчине не исчез, но она его тщательно скрывала.
Поначалу повествовала односложно, потом увлеклась. Ей 28 лет, родилась в Екатеринославле – именно в тот год, когда его переименовали в Днепропетровск. Была замужем, но с мужем развелась еще перед войной – после того, как родила мертвого ребенка. По профессии и призванию медсестра, всегда хотела помогать людям. Ее с родителями эвакуировали на Урал, но в 42-м окончила ускоренные курсы медперсонала, попросилась на фронт. Под Ржевом случилась неприятная история: вытаскивала раненого офицера с поля боя, и в тазобедренную кость попал осколок – маленький, но чрезвычайно гадкий. Его извлекли, девушка встала на ноги, но хромота осталась, хотя врачи уверяли, что все пройдет. Ходить больно, но в состоянии покоя рана не беспокоит. Службу в армии пришлось оставить, но продолжает работу в военном госпитале, трудится по девять часов в сутки, зато имеет два выходных – начальство считает, что ей нельзя переутомляться. Как и раньше – ни детей, ни мужа, порой ей кажется, что она отпугивает людей своим видом…
Последние слова прозвучали как вызов. Она опустила глаза с длинными ресницами. Возможно, надеялась, что мужчина ее куда-нибудь пригласит – пусть не сейчас, в перспективе. Самой это сделать не хватало смелости. А так хотелось быть кому-то нужной, помимо больных в госпитале…
Алексей прекрасно понимал, что у нее на душе, и сам смущался. Случаются же в жизни такие моменты!
Выглянул Чепурнов, просек ситуацию, усмехнулся и снова исчез. Закруглить беседу помогли жильцы. На соседнем с Мариной балконе объявился мужчина с волосатым пузом, стал прислушиваться к разговору. Марина осеклась на полуслове, покраснела и стала бормотать, что у нее уйма дел перед сном и надо бежать. Она попятилась в квартиру, мазнув собеседника печальным взглядом. Алексей тоже засобирался.
Снова объявилась Галка, и взгляд обладателя волосатого торса устремился на нее. Когда майор в спешном порядке эвакуировался с балкона, за спиной ругались женщины. «Галка, шалава, не охмуряй моего мужика! – кричала сожительница голопузого гражданина. – Шо ты тут выперлась с грудью нараспашку? Да кому она нужна, твоя грудь? Верно, Лелик? Галка, сгинь, нечистая, иди других охмуряй! Лелик, куда ты смотришь, а ну, поверни же свои бесстыжие глаза!»
Эту перебранку можно было слушать бесконечно…
Он очнулся от странного чувства – словно кто-то находился рядом! Открыл глаза, рука машинально метнулась под подушку, стиснула рифленую рукоятку. Майор лежал неподвижно, слушал. Скосил глаза – туда, сюда. В комнате никого не было, да и вряд ли кто-то мог пробраться – окна и балконная дверь заперты на шпингалеты, на входной двери два замка… Он их точно запер? Вроде точно. А дополнительную задвижку? А вот этого мог и не сделать, потому что дома люди расслаблены, испытывают ложное чувство безопасности. Заходи любой, бери что хочешь у беззащитного контрразведчика!
Из полумрака выступали голые стены, обклеенные довоенными обоями. Они едва держались, могли опасть в любой день – как осенняя листва. Проступали очертания люстры, темный дверной проем в прихожую, пятно выключателя. В квартире точно никого не было, и все же призрак находился рядом. Сомнительно, что это пришла женщина, решившая поближе познакомиться в половине третьего ночи…
