Меньше всего Булавина прельщал второй визит в контрразведку. Побелели костяшки пальцев, но он покладисто кивнул:
– Конечно.
Алексей задумчиво смотрел на закрывшуюся дверь. С предателями в своем отряде Булавин не сталкивался – по его уверению. Значит, проводил грамотную кадровую политику. Достойно ли внимания его волнение? Боевой командир, да и в мирное время сталкивается с опасностью – и вдруг такой испуг? Грешки за душой? Впрочем, у кого их нет. Люди без страха и упрека – только в фильмах. Дозвониться до приемной Мещерского удалось только с пятой попытки – линия была занята. Отозвалась запыхавшаяся секретарша, сообщила, что Павел Филимонович в отъезде, сегодня открывается крупный санаторий в Аркадии – событие эпохальное и политически важное. Поэтому Павел Филимонович будет только к вечеру. Если вообще будет.
«Вы, наверное, не расслышали, – строго сказал Лавров. – Звонят из военной контрразведки». – «Расслышала, – подумав, отозвалась секретарша. – И я все понимаю, товарищ. Но с Павлом Филимоновичем нет связи… разве что через руководство санатория…»
Именно так и было сделано. Ввиду высокого положения фигуранта, СМЕРШ пошел ему навстречу, и когда в десятом часу вечера Мещерский вернулся на рабочее место, в кабинете его уже поджидал гость. По приемной в тревоге сновала щуплая молодая секретарша и постоянно прикладывала ухо к замочной скважине.
Внушительный рослый мужчина с квадратной челюстью застыл на пороге, исподлобья глядя на посетителя. От человека исходил спиртной душок, но он был убедителен, как бульдозер, ползущий на хлипкий сарай. Как он ухитрялся жить в катакомбах? И почему фашисты за два с половиной года ни разу в него не попали?
– Добрый вечер, Павел Филимонович, – вкрадчиво сказал Алексей, освобождая кресло первого секретаря. – Прошу прощения за вторжение, но вас должны были предупредить.
– Меня предупредили, – хрипловато отозвался Мещерский. – Я спешил, как только мог. С чем связан визит, товарищ майор? Чем я, гражданский человек, заслужил недоверие контрразведки?
Снова потянулась «сказка про белого бычка». Никаких претензий, просто органы собирают сведения. Сильно пьяным первый секретарь не выглядел – весть о нежданном визите выбила из его головы остатки хмеля. Но запашок остался.
– Прошу меня простить, товарищ… – Поджав губы, Мещерский двинулся к рабочему месту, а когда опустился в кресло, облегченно вздохнул – примерещится же всякая нечисть… – Такое радостное событие – санаторий «Артемида» восстановили ударными темпами, облагородили территорию, к купальному сезону он уже сможет принять офицеров Красной Армии, проходящих реабилитацию после ранений. Виноват, пришлось выпить после окончания торжественной части…
– Рад за офицеров Красной Армии, Павел Филимонович. Надеюсь, вы в состоянии кое-что вспомнить и рассказать? И перестаньте смущаться, соберитесь.
Можно подумать, майор контрразведки никогда не видел поддатых секретарей партийных организаций.
– Коньяк будете? – по-партийному прямо спросил Мещерский.
– Воздержусь. Но вам не возбраняется. Тем более – такое событие!
– Вот за это и выпьем, – криво усмехнулся первый секретарь. – И за победу, конечно, которая уже не за горами.
Алексей тактично отвернулся, пока Мещерский извлекал початый сосуд с «армянскими» звездочками. Первый секретарь ловко плеснул золотистую жидкость в бокал, залпом выпил. Подумал, заткнул горлышко и убрал бутылку в стол. По бледному ортогональному его лицу пополз задорный румянец.
– Мне кажется, вы не по адресу, товарищ майор. Во-первых, я человек гражданский, во-вторых, никогда не имел дела с предателями.
– Не в упрек вам, Павел Филимонович. Подчас мы сами не знаем, с кем имеем дело, – настолько искусно маскируются враги. При этом мы уверены, что проявляем максимальную осторожность, сознательность, революционную бдительность – ну и так далее. Враги советской власти порой принимают самый неожиданный облик, и вы в силу своей профессии должны это знать. Не будем растекаться по древу, день закончен, пора отдыхать. С какого года вы возглавляете Приморский райком партии?
– С 1939-го. Был вторым секретарем, но после того, как с товарищем Луниным случилась неприятность…
– Да, я слышал про эту историю. Первый секретарь райкома гражданин Лунин был снят с поста, обвинен в антипартийном поведении, исключен из партии и взят под стражу. Позднее ему инкриминировали участие в антисоветском заговоре, что он в принципе не отрицал. Вас же подобная участь миновала, вы не только сохранили работу и жизнь, но и поднялись по карьерной лестнице.
Мещерский вспыхнул:
– Я всегда придерживался линии партии, не участвовал ни в каких заговорах, и даже мысль, что могу так поступить, выглядит нелепой и чудовищной…
– Да, разумеется. Речь не об этом…
– В годы оккупации я возглавлял Приморский райком и продолжаю это делать сейчас, – решился перебить Мещерский.
«Засиделись вы на посту, Павел Филимонович. Четыре года – да по меркам нашего времени это целая вечность…» – подумал Лавров и продолжил:
– Мы проводим беседы с участниками партизанского движения в городе Одессе. Выявляем лиц, избежавших ответственности за сотрудничество с гитлеровским режимом. Просьба не принимать на свой счет – вы тут ни при чем. Ваши заслуги всем известны и пересмотра не требуют. А наша организация – не из тех, для кого важнее закрыть дело, обвинив первых попавшихся.
Алексей старательно записывал сказанное Мещерским. Горела настольная лампа, озаряя неярким светом аскетичную обстановку кабинета: карту Приморского района на стене, портреты основоположников марксизма-ленинизма. В октябре 1941-го райком эвакуировали, как и райсовет товарища Горобца (о котором, кстати, Павел Филимонович высказывался вполне уважительно). Оставлять в области товарища Мещерского областное руководство посчитало нецелесообразным – слишком многие его тут знали. «Вернетесь, но позднее», – решило начальство. Так и произошло. Райком эвакуировали в Крым, но решение оказалось не самым лучшим – полуостров тоже пал. Партийные вожаки ушли в подполье и полтора года противодействовали оккупантам: устраивали диверсии, отбивали военнопленных, поддерживали продуктами семьи павших товарищей. Объединенное командование партизанских отрядов решило вывезти Мещерского из Крыма и вернуть в Одессу. Он прибыл на судне под видом рыбака. Под новый 1944 год сколотил партизанский отряд и действовал в катакомбах, постоянно поддерживая связь с товарищами за линией фронта.
– С командованием отрядов, действующих в Одессе, вы также поддерживали связь?
– Разумеется. Мы же не в вакууме воевали. Работали с ребятами товарища Карпенко, товарища Бурова, Гарпинского… мир его праху… – Первый секретарь смущенно кашлянул. – А в чем дело, товарищ майор? Мои люди сражались храбро, сносили тяготы. Вы представляете, что такое жить в катакомбах?
– Я в курсе: сырость, гниль, духота, клаустрофобия… Что вы скажете об этих товарищах? – он перечислил фамилии.
