– Товарищ Коробейник Сидор Фомич – фигура небезызвестная, – решительно кивнул собеседник. – Не скажу, что он – рупор, зовущий массы на свершения, крупных постов не занимал, следил за порядком и сохранностью грузов в одесском порту. Но вы представьте себе, что это за порт и какое он имеет значение для нашей страны? Сидор Фомич воевал в Гражданскую – совсем еще молодым, возглавлял портовую ячейку партии и действовал достаточно круто. Пару раз мы пересекались в подземелье с его ребятами. Помню, они возвращались с операции – измотанные, голодные, мы поделились с ними продуктами, лекарствами. Потом у них крупная неприятность была – румыны их накрыли, базу окружило специальное подразделение, так люди Коробейника с боем прорвались, понесли потери… С Горобцом Валентином Андреевичем у нас также добрые отношения. Помню, поддержали их дружеским огнем, когда они увели из обоза офицера румынской армии и тащили его в катакомбы – подпольный обком дал такое задание, – и если бы не наши пулеметчики, то вряд ли они отбились бы. Горобец потом благодарил, когда мы в катакомбах встретились…
Создавалось впечатление, что по подземным лабиринтам шарахались все, кому не лень.
– Что можете сказать про Булавина Виктора Афанасьевича?
Мещерский не стал плеваться, хотя неудовольствие проявил. Антипатия, судя по всему, была обоюдной.
– Не хочу наговаривать на человека, товарищ майор… Но как-то не сработались мы с Виктором Афанасьевичем. Еще до войны не сработались. Нет, его заслуги неоспоримы. Товарищ Булавин неплохо боролся с преступностью, утверждал, так сказать, социалистическую законность, потом самоотверженно дрался с оккупантами, внес свою лепту в нашу победу… Но не складывается у нас совместная деятельность, не можем притереться друг к другу. Не хотелось бы наговаривать или возводить напраслину…
Одними наговорами в этой стране дела не раскрывались – если требовалось их реальное раскрытие. Но пришлось настаивать и выслушивать. Виктор Афанасьевич временами проявлял необоснованную жестокость к задержанным уголовникам. Наказывать, конечно, надо, но зачем пытать и бить? Это же не какие-нибудь «политические» с 58-й статьей, а социально близкий класс, пусть и оступившийся. А еще он был слаб на слабый пол – если позволителен такой каламбур. Не пропускал ни одной юбки, заводил шашни с задержанными гражданками – и не для пользы дела, а просто так. Жена об этом знала, но терпела, не хотела разводиться, ведь за таким мужем – как за каменной стеной. Сколько Павел Филимонович ни ставил Булавину на вид, тот только посмеивался и продолжал свое. Были и проработки по партийной линии, но, к сожалению, формальные. Кого это, по крупному счету, интересует? В конце тридцатых – начале сороковых должностных лиц заботили другие вопросы. Данная сторона биографии Булавина майора мало интересовала. Видимо, не только поэтому Мещерский недолюбливал коллегу по району. Имелись и другие причины. Булавин мог что-то держать на Мещерского. Было неясное чувство, что Павел Филимонович – тоже не ангел. Могли не поделить одну женщину – тоже вариант.
– У вас семья есть, Павел Филимонович?
– А при чем тут моя семья? – смутился Мещерский. – Жизнь сложилась так, что мне пришлось расстаться с супругой еще до войны. Она была инструктором в этом же райкоме, а я занимал должность второго секретаря… Мы расстались, но продолжаем испытывать друг к другу чувство глубокого уважения. Наталья Сергеевна увезла с собой нашего ребенка, сейчас Алене восемь лет. Они живут в Барнауле, там, слава богу, нет войны. Наталья Сергеевна работает в горисполкоме, имеет дополнительный паек. Я тоже, как могу, поддерживаю свою дочь…
Окончательно залиться краской не позволил телефон в приемной. В здании стояла тишина, и аппарат взорвался за закрытой дверью, словно граната. Вздрогнули все присутствующие. Секретарша схватила трубку, а через полминуты постучала в кабинет.
– Кого там еще? – заворчал Мещерский.
– Это не вас, Павел Филимонович, а товарища майора… – Секретарша устремила на посетителя вопросительный взгляд.
Алексей пожал плечами и вышел в приемную. Он никого не отпускал из отдела, подчиненные знали, где находится командир.
– Отвлекаю, товарищ майор? – деловито осведомился Казанцев.
– Что надо?
– Вы уже закончили беседу с первым секретарем?
– Заканчиваем.
– Тогда возвращайтесь в отдел. Мы же работаем круглосуточно? Прибыл товарищ по фамилии Коробейник – вы назначали с ним встречу. Всячески извиняется, что не мог раньше, задержали дела. А в последующие дни он не сможет вырваться, потому что в порту будет работать ответственная комиссия. Очень расстроился, что не застал вас на месте.
– Хорошо, буду через двадцать минут. – Алексей положил трубку и исподлобья уставился на щуплую, но миловидную секретаршу, которая украдкой поедала его глазами.
– Что?
Барышня кокетливо потупилась:
– Ничего, товарищ…
Борьбу с пьянством среди ответственных товарищей, очевидно, стоило поднять на новый уровень. По отделу струился явственный запашок, но подчиненные вряд ли могли так пасть в его отсутствие.
Навстречу майору поднялся невысокий широколицый мужчина с густыми усами и гладко выбритым подбородком. На вид он казался добродушным, но внешность была обманчивой. Мужчина носил полувоенный френч, яловые сапоги. Роскошные галифе свисали ниже колен.
– Еще раз прошу простить, товарищ… – У него был ломкий запоминающийся голос. – Перед вашими сотрудниками я уже извинился, а теперь перед вами… Выпил, каюсь, но немного, было важное мероприятие, на которое я заскочил уже перед закрытием…
– «Артемида»? – догадался Алексей. Ох уж эти санатории!
– Да, а как вы… Хотя не важно, об этом весь город знает. Событие без преувеличения важное. Первый открывшийся санаторий такого класса в освобожденной Одессе. Да еще перед началом сезона…
– Товарища Мещерского не застали?
– Увы, – развел руками Коробейник. – Павел Филимонович был, но уже уехал. Жаль, хотелось бы перекинуться с ним парой слов.
– Ладно, все в порядке. Пришли так пришли. Мы хотели с вами побеседовать. Это ваша машина стоит в переулке?
– Да, моя, шофер дожидается. К самому зданию нас, к сожалению, не пустил часовой…
– Присаживайтесь, Сидор Фомич. Если хотите, закуривайте, пепельница перед вами. Обещаю, мы вас не задержим.
Внешне фигурант был трезв. Он не казался напряженным, только иногда непроизвольно большим пальцем почесывал среднюю фалангу указательного пальца. Седоватые усы – явная визитная карточка – плавно приподнимались и опускались в такт дыханию.
Офицеры рассредоточились по периметру кабинета. Бабич курил у открытой форточки. Осадчий и Казанцев делали вид, что ковыряются в бумагах. Паша Чумаков конструировал самолетик из древней «закладной» записки. Коробейник пристроился на стуле – таким образом, что мог видеть всех присутствующих.
Волновался Сидор Фомич, еще как волновался…
