– Вы работаете кладовщиком в порту? – оторвался от бумажки Казанцев. Алексей глянул на него с укором. Тот пожал плечами: а что такого? Кто первый спросил, тот и следователь.
– Фактически – да, – согласился Коробейник. – Формально я заместитель начальника порта товарища Матвеева по обеспечению сохранности поступающих в порт и вывозимых из порта материальных ценностей. Вы могли бы сразу объяснить, товарищи офицеры, что хотите услышать, и я подробно отвечу на вопросы.
Офицеры тактично прятали улыбки. Кабы все было так просто. Только список вопросов занимал четыре листа.
– Я кратко переговорил с Горобцом, – добавил Коробейник. – Его вы тоже вызывали, задавали вопросы. Валентин Андреевич был немного в недоумении…
– У вас хорошие отношения с Горобцом?
– Вполне. – Коробейник пожал плечами. – Какие еще могут быть отношения с человеком, с которым вместе боролись с оккупантами?
– И с Мещерским поддерживаете отношения?
– Шапочные. Мы достаточно редко пересекаемся. Павел Филимонович открывает предприятия, строит дороги, восстанавливает разрушенные дома. Мне же приходится дневать и ночевать в порту. Пока воевали, встречались чаще. – Коробейник криво усмехнулся. – У каждой группы были свои маршруты, но все же дорожки частенько пересекались.
– Что можете сказать про Булавина?
– Про Виктора Афанасьевича? – Фигурант не поменялся в лице. – Ничего плохого точно не скажу, – и решил свести дело к шутке. – Иначе мозги вышибет. – Улыбка осветила вырубленное из шершавого камня лицо. – Товарищ Булавин временами бывал, да и бывает, весьма крут.
– А вы не бываете?
– И я бываю. – Пока ничто не указывало на темную сторону личности собеседника. – Попробуйте пройти по нашим докам, заглянуть на склады, пообщаться с грузчиками, которые хуже сонных мух, и при этом не взорваться. Почему вы спрашиваете про этих товарищей?
– Мы спрашиваем не только про них. Нас интересует все, связанное с сопротивлением в Одессе. Из этих рассказов выстраивается общая картина. Мы вас внимательно слушаем, расскажите нам что-нибудь интересное…
Алексея не покидало ощущение, что он выслушивает одну и ту же историю – каждый раз слегка перелицованную, дополненную или, наоборот, урезанную.
Сидор Фомич после завершения обороны Одессу не покинул. Он лично провожал последний пароход, отходящий в Крым, махал ему кепкой. Видел, как корабли Черноморского флота отгоняют огнем своих батарей стаю гитлеровских штурмовиков, пытающихся потопить транспорт. Потом с канистрами бензина бегал по складам в сопровождении своих людей, поджигал все, что не смогли вывезти: продукты питания, строительные материалы, узлы и агрегаты, необходимые для ремонта плавсредств. Румыны в тот день появились только к вечеру – крадучись входили в город, боялись засад, растекались по улицам, как крысы. Когда рванул небезызвестный «дом офицеров», начались повальные облавы и расстрелы. Откуда-то взялись предатели и стукачи – выдавали фашистам потайные места, где подпольщики прятали оружие для будущих боев. Такие схроны ликвидировались десятками, каратели хватали людей, даже не успевших взять в руки оружие.
Коробейник вспоминал годы, проведенные в подполье, как спасали евреев, советских военнопленных. Поддельные документы, обувная лавка на северной окраине Одессы – пришлось вспомнить старое ремесло, которому в смутные годы царизма обучал его отец. Сидор Фомич сбрил усы, чем кардинально поменял свой облик, но все равно проявлял осторожность.
Лавка располагалась в удобном месте, и он всегда видел, кто стучится в дверь. Если посетитель вызывал сомнение, Коробейник уходил через заднюю дверь, а заказ принимал подмастерье – смышленый парень. В декабре 1943 года, когда румыны разгромили подпольную ячейку и выжили немногие, Сидор Фомич сформировал боевую группу из верных людей и спустился в катакомбы.
За четыре месяца навоевался вволю – были предательства, гибель товарищей, победы и неудачи. Взаимодействовал со многими товарищами, сейчас и не упомнишь, но, если надо, он вспомнит… Да, случился неприятный момент, когда каратели накрыли его базу, стало бы совсем худо, если бы люди товарища Мещерского не пришли на помощь…
Когда речь зашла о личной жизни, Коробейник как-то смутился, немного занервничал. Да, имеется супруга, бывшая подпольщица – Симчук Валентина Тимофеевна, сошлись, пребывая в подземелье, прикипели друг к другу, жили вместе… не сочтите за распутство… Официальный брак, кстати, зарегистрировали неделю назад – без торжеств, в узком кругу боевых товарищей. Валентина Тимофеевна – бездетная, но член Коммунистической партии. Я и сам бездетный, в браке ранее не состоял, все как-то не до этого было, хотя отношения подчас и случались…
– Ну, и как вам эти товарищи? – спросил Алексей, когда за Коробейником закрылась дверь.
Офицеры озадаченно безмолвствовали. Подрагивал неяркий электрический свет. За окном давно стемнело, в гости просилась ночь.
– Не сложилось мнение, товарищ майор, – откровенно признался Казанцев. – Мещерского мы не видели, а что касается этих троих… Не знаю. Булавин – мутная личность, последний… мне тоже не понравился. Когда усы-то успел отпустить?
– Как из подполья в катакомбы переселился. Тогда уже можно было. – Бабич мысленно подсчитал: – Пять месяцев прошло… Да ладно, Вадька, все сходится, еще и не такие отрастут. Мужик как мужик, лично я в нем ничего не увидел. А вот Горобец мне не понравился – скользкий какой-то, гладкий…
– Из вас получатся прирожденные сыщики, – похвалил Алексей. – Ладно, это наша работа – выискивать в людях грехи и пороки. Какими бы достойными они ни казались. А достоинства пусть выискивают другие – с пропагандой у нас все успешно. Расходимся, товарищи. – Он, спохватившись, глянул на часы. – И чтобы в восемь утра я никого не искал…
Глава седьмяя
Что-то неладно было в районе Молдаванки. Старые дома трущобного типа нависали, будто скалы. Ночь была черна, как вакса. Вспыхивали и гасли звезды.
Алексей свернул в подворотню с мыслью, что зря пошел домой. Лучше бы остался в отделе, примостился бы на диване – ровеснике века. А утром – кратчайшее в мире расстояние от койки до работы. Но что сделано, то сделано, он уже почти дошел.
В подворотне что-то прошелестело, камешек выстрелил из-под ноги. Темнота – хоть глаз коли. Екнуло сердце, много ли надо, чтобы испугаться? Он отпрянул к стене, выхватил из кобуры ТТ. Звук передернутого затвора отразился громким эхом. Подворотня сдавленно ахнула:
– Киса, атас…
Обдало воздухом, насыщенным махрой и терпким алкоголем. Мимо проскочили двое, вылетели из подворотни, свернули за угол. Затих топот. Только воздух какое-то время подрагивал, неприятные ароматы будоражили нюх. Ах, Одесса… Все нормально, обычная городская шпана, вряд ли поджидали именно Лаврова. В таком случае действовали бы хладнокровные профессионалы.
Он вынул фонарик, осветил ободранные стены, неприличные слова, нацарапанные мелом и кирпичами. Выключил свет, подождал, пока глаза привыкнут.
