Однако в целом, пытаясь создать науку о культурной эволюции, на такие открытия мы рассчитывать не можем. Предположим, например, что нам хочется заявить, что институты наподобие земледелия или монархии, или даже конкретные практики вроде татуировки или рукопожатия, имеют общего культурного предка, а не были изобретены независимо друг от друга. Здесь приходится идти на компромисс. В той мере, в которой мы вынуждены искать общие черты на весьма абстрактных функциональных (или семантических) уровнях, мы теряем способность отличать гомологию от аналогии, наследственность от параллельной эволюции. Разумеется, среди исследователей культуры по этому вопросу всегда существовало молчаливое соглашение, сформировавшееся независимо от дарвинистской мысли. Представьте, что вы можете делать выводы на основании, например, глиняных черепков. Антропологи, ищущие доказательства существования общей культуры, вполне логично придают гораздо большее значение общим отличительным особенностям декоративного стиля, а не общим функциональным формам. Или задумайтесь о том, что в обеих в высшей степени различных культурах используются лодки; это – вовсе не доказательство существования общего культурного наследия. Гораздо интереснее было бы, если бы в обеих культурах на носу лодки рисовали глаза, – но и это вполне очевидный ход в игре замысла. А вот если бы в обеих рисовали, скажем, синие шестиугольники, то это бы было и в самом деле веское доказательство.
Антрополог Дэн Спербер, много размышлявший о культурной эволюции, полагает, что любое использование абстрактных, интенциональных объектов в качестве научных объяснений проблематично. Подобные абстрактные объекты, говорит он,
…не вступают в каузальные отношения напрямую. Несварение желудка у вас приключилось не из‐за абстрактного рецепта соуса морнэ, но из‐за того, что ваш гостеприимный хозяин ознакомился с его публичной репрезентацией, сформировал ментальную репрезентацию и следовал ей с большим или меньшим успехом. У маленькой девочки сладко замирает сердце не из‐за абстрактной сказки о Красной Шапочке, а из‐за того, как она понимает материнские слова. Более того, рецепт соуса морнэ или сказка о Красной Шапочке становятся культурными репрезентациями не из‐за своих формальных характеристик (во всяком случае, не напрямую), а из‐за конструирования миллионов ментальных репрезентаций, связанных каузальной связью с миллионами репрезентаций публичных
620.
Без сомнения, то, что Спербер говорит о косвенности роли абстрактных характеристик, верно, но для науки это не только не препятствие – это лучший способ пригласить к занятиям наукой: пригласить разрубить Гордиев узел, где каузальность безнадежно перепуталась с абстрактными формулировками, и приобрести способность прогнозировать именно благодаря игнорированию всех этих сложностей. Например, гены отбираются из‐за своих косвенных и видимых лишь статистически фенотипических эффектов. Обдумайте следующий прогноз: каждый раз, столкнувшись с мотыльком с крыльями маскировочной окраски, вы узнаете, что у охотящихся на него хищников острое зрение, а если вам встретится мотылек, на которого в основном охотятся летучие мыши со способностью к эхолокации, – что вместо маскировочной окраски они обладают генератором помех или особенным талантом к построению спасительных траекторий полета. Разумеется, основная наша цель – объяснить любые характерные признаки, обнаруженные нами у мотыльков и их окружения, вплоть до ответственных за их формирование молекулярных и атомарных механизмов, но нет никаких причин повсеместно требовать такой единообразной и подлежащей обобщению редукции. Честь и слава науки состоит в способности обнаруживать закономерности, игнорируя нерелевантную информацию
621.
Особенности человеческой психологии (и, если уж на то пошло, человеческого пищеварения, как показывает пример с соусом морнэ) в конечном счете важны, но они не мешают научному анализу изучаемого явления. На самом деле, как убедительно доказал сам Спербер, мы можем использовать принципы более высокого порядка в качестве рычагов, позволяющих расколоть тайны более фундаментального уровня. Спербер указывает на важность изобретения письменности, чье появление привело к важнейшим изменениям в ходе культурной эволюции. Он показывает, как из фактов о дописьменных культурах делать выводы о фактах человеческой психологии. (Он предпочитает думать о передаче информации в культуре, используя аналогию с эпидемиологией, а не генетикой, но его теория разворачивается практически в том же направлении, что и теория Докинза, а если вы задумаетесь о том, как выглядит дарвинистский подход к эпидемиологии, то они и вовсе окажутся почти неотличимы друг от друга
622.) Вот сформулированный Спербером «Закон эпидемиологии репрезентаций»:
В устной традиции все культурные репрезентации легко запомнить; те, что запомнить сложно, забываются или, прежде чем достигнуть культурного уровня распространения, преобразовываются так, чтобы запомнить их было проще
623.
На первый взгляд это кажется банальностью, но задумайтесь, как этот закон можно применить. Можно использовать существование конкретного вида культурной репрезентации, эндемичной для устной традиции, чтобы пролить свет на то, как работает человеческая память, задавшись вопросом о том, что в этом виде репрезентации делает ее более запоминающейся, чем другие.
Спербер указывает, что люди легче вспоминают рассказ, чем текст – по крайней мере, сейчас, когда устная традиция исчезает
624. Но даже сегодня мы иногда невольно вспоминаем песенку из рекламного ролика, включая точный ритм, «интонацию» и множество других «базовых» характеристик. Когда ученые подбирают для своих теорий аббревиатуры или остроумные девизы, они надеются тем самым добиться, чтобы они стали более запоминающимися, яркими и привлекательными мемами. А потому конкретные детали репрезентации подчас оказываются не менее многообещающими кандидатами на превращение в мем, чем само ее содержание. Использование аббревиатур – само по себе мем (метамем, разумеется), прижившийся потому, что доказал способность содействовать распространению мемов-содержаний, мемы-названия для которых помог создать. Что такое есть в сокращениях, или рифмах, или «сочных» девизах, что они так удачно выступают на разыгрывающихся в человеческом разуме соревнованиях?
