Исследованные в ходе первых турниров Аксельрода простые ситуации уступили гораздо более сложным и реалистичным сценариям. Новак и Зигмунд нашли стратегию, которая в целом ряде значимых обстоятельств более выигрышна, чем «услуга за услугу»
857. Китчер
858 исследует мир добровольных игр в дилемму заключенного (если конкретный партнер вам не нравится, можно отказаться от игры). Китчер подробно и математически доказывает, как «разборчивые альтруисты» (которые запоминают, кто в прошлом совершил отступничество) могут процветать в определенных – не всех – условиях, а также начинает классифицировать условия, в которых различные стратегии прощения и забвения могут устоять под натиском постоянно присутствующей перспективы наплыва антисоциальных личностей. Среди направлений, открытых анализом Китчера, особо увлекательным представляется возникновение групп, в которых сильные и слабые проявляют склонность отделяться друг от друга и предпочитают сотрудничать внутри этих вновь образованных групп.
Может ли это заложить основу для чего-то наподобие ницшеанской переоценки ценностей? Случались и более необычные вещи. Стивен Уайт
859 начал исследовать новые сложности дилеммы заключенного со множеством участников. (Это – игра, ведущая к трагедии общин, результатом которой являются как истощение запасов рыбы в земных океанах, так и леса, состоящие из высоких деревьев.) Как показывает Китчер, простые сценарии поддаются анализу – уравнения взаимодействий и их предполагаемых результатов можно решать, прибегая непосредственно к математическим вычислениям, – но стоит добавить больше реализма, а вместе с тем и сложности, и непосредственное решение уравнений становится неосуществимым, а нам приходится обращаться к косвенным методам компьютерного моделирования. В такой модели вы просто задаете существование сотен тысяч воображаемых индивидов, обеспечиваете их десятками, или сотнями, или тысячами стратегий поведения или иных свойств, и позволяете компьютеру самостоятельно разыгрывать между ними тысячи или миллионы игр, фиксируя результаты
860.
Это – то направление социобиологии или эволюционной этики, которое никому не следует высмеивать. Оно непосредственно проверяет догадки (такие, как озарения Гоббса и Ницше) относительно наличия естественных, эволюционно осуществимых путей к нашему современному состоянию. Мы можем быть вполне уверены, что это верно, ибо это – наше современное состояние, но такое исследование обещает прояснить, сколько и какой проектно-конструкторской работы потребовалось для того, чтобы мы его достигли. С одной стороны, может статься, что существует достаточно узкое бутылочное горлышко; нужна была весьма маловероятная, но крайне важная последовательность счастливых совпадений. (Анализ Уайта дает некоторые веские основания считать, что условия на самом деле были довольно жесткими.) С другой стороны, может оказаться, что существует довольно значительная «область притяжения», в любых обстоятельствах подталкивающая практически любых животных с высокими когнитивными способностями к обществам с отчетливыми сводами этических правил. Было бы замечательно увидеть, что скажут нам об ограничениях, налагаемых на эволюцию этики, широкомасштабные компьютерные модели этих сложных социальных взаимодействий. Но уже сейчас мы практически можем быть уверены, что взаимное признание и способность давать обещания (важность которых подчеркивает как Гоббс, так и Ницше) являются обязательными условиями эволюции морали. Возможно (хотя, судя по имеющимся у нас сейчас данным, маловероятно), что киты и дельфины или человекообразные обезьяны отвечают этим необходимым условиям, но никакие другие виды совершенно не демонстрируют такого рода социальное познание, от которого зависит подлинная нравственность. (Я пессимистически подозреваю, что основная причина, по которой мы все еще считаем дельфинов и китов глубоководными моралистами, состоит в том, что их так сложно изучать в дикой природе. Большинство сведений о шимпанзе – некоторые из которых исследователи годами сознательно игнорировали – показывают, что они живут в подлинно гоббсовском естественном состоянии, гораздо более беспросветном и тупом, чем многим хотелось бы верить.)
4. Социобиология: хорошо и плохо, добро и зло
…человеческий мозг работает так, как работает. Желая, чтобы он работал как-то по-другому, – можно быстро прийти к утверждению, что науку и этику подтачивает какой-то этический принцип (а что еще можно сделать с принципом, если факты свидетельствуют об обратном?).
Социобиология двулика. Одним ликом она обращена к социальному поведению животных: глаза со вниманием прищурены, губы поджаты, все суждения выносятся с осторожностью. Другого лика практически не видно из‐за мегафона: в великом возбуждении он выкрикивает сентенции о человеческой природе.
Следующая часть нашего исследования человеческой природы как натуралистического основания взвешенного этического мышления начнется с неопровержимого факта, что люди – продукт эволюции; мы поговорим об ограничениях, присущих нам с рождения, и о существующих между нами различиях, которые могут иметь этическое значение. Многие, по всей видимости, полагают, что этика будет поставлена под удар, если окажется, что люди (в отличие о того, что говорится в Библии) не занимают в иерархии существ место немногим ниже ангелов. Если не все мы совершенно (и равным образом) рациональны, не все легко (и равным образом) поддаемся обучению и не все проявляем (в равной мере) остальные способности, то лежащие в основе наших представлений посылки Равенства и Способности к совершенствованию оказываются под вопросом. Будь это так, наше положение было бы безнадежным, ибо нам уже известно о человеческих слабостях и различиях слишком много, чтобы можно было сохранить эти представления. Но есть также и более рациональные точки зрения на человеческую природу, оказывающиеся под вопросом из‐за открытий ученых (не только эволюционистов).
