А теперь представьте, сколько всего надо «поднять» в Пространстве замысла (Design Space), чтобы сотворить те потрясающие живые организмы и (иные) артефакты, которые мы видим вокруг. Для этого с того момента, как на Земле забрезжила жизнь (то есть появились самые первые, простейшие самовоспроизводящиеся организмы), нужно было преодолеть огромные расстояния – как по горизонтали (разнообразие), так и по вертикали (сложность). Дарвин предложил нам описание самого грубого, рудиментарного и бестолкового «процесса подъема грузов» – рычаг естественного отбора. Маленькими – меньше невозможно – шагами этот процесс позволяет покрыть невообразимо огромные дистанции постепенно, за целые геологические эры. По крайней мере, так утверждает сам Дарвин. И на этом пути ни разу не потребуется какого-нибудь чудесного – божественного – вмешательства. Каждый шаг – следствие бездумного, механического, алгоритмического подъема вверх со ступени, на которой мы оказались благодаря тому же самому процессу.
Это и в самом деле кажется невероятным. Разве такое возможно? Не появляется ли время от времени нужда в «помощи» того или иного небесного крюка (может, лишь в самом начале)? Более века скептики пытались доказать, что идея Дарвина попросту не работает – по крайней мере, работает не всегда. Они надеялись разыскать небесные крючья, выслеживали их, молились о них: об исключениях из представлявшейся им безрадостной картины работы дарвиновского алгоритма. Временами им удавалось поставить действительно интересные вопросы: отыскать лакуны, пробелы и иные чудеса, которые, на первый взгляд, и правда казались небесными крючьями. Но затем на сцену выходили подъемные краны, и нередко их находили те же самые скептики, что мечтали отыскать небесный крюк.
Настало время для более точных определений. Согласимся, что небесный крюк – это «разумная» сила, воздействие или процесс, исключение из правила, согласно которому всякий замысел и то, что кажется замыслом, в конечном счете является результатом бездумного, лишенного целеполагания механического алгоритма. Подъемный кран, напротив, – это подпроцесс или особая характеристика процесса воплощения замысла; можно показать, что он позволяет в конкретный момент ускорить базовый, медленный процесс естественного отбора и притом является предсказуемым (или ретроспективно объяснимым) следствием базового процесса. Иногда присутствие крана очевидно и не вызывает вопросов; другие случаи все еще являются предметом весьма плодотворных дискуссий. Позвольте привести три очень разных примера – просто чтобы дать понятие о широте и возможности применения этого понятия.
Знатоки теории эволюции в целом согласны друг с другом в том, что половое размножение – подъемный кран: это значит, что виды, размножающиеся этим способом, могут передвигаться в Пространстве замысла гораздо быстрее, чем те, что избрали путь бесполого размножения. Более того, первые могут «наткнуться» по пути на усовершенствования, «невидимые» для организмов, размножающихся бесполым способом
96. Однако в этом ли состоит raison d’être полового размножения? Эволюция неспособна заглядывать в будущее, и все, что она создает, должно сразу давать преимущества, уравновешивающие издержки. Современные исследователи настаивают, что «выбор» полового размножения сразу же приводит к огромным издержкам: при любом акте размножения передаются лишь 50% генов данного организма (не говоря уже об усилиях и рисках, сопряженных с поиском партнера для спаривания). Следовательно, отложенное вознаграждение: то есть большая эффективность, точность и скорость процесса модернизации (то, что делает половое размножение великолепным подъемным краном) практически не имеет значения в случае конкретных, сугубо локальных соревнований, во время которых решается, кто победит в следующем поколении. Переход к половому размножению должен сразу же давать какое-то преимущество: иначе не возникнет давления положительного отбора, делающего этот способ размножения предложением, от которого могут отказаться лишь немногие виды. Существует множество интересных – и конкурирующих – гипотез, предлагающих решение этой загадки, впервые ясно сформулированной Джоном Мейнардом Смитом
97. Наглядное введение в современное состояние этой дискуссии дает работа Мэтта Ридли
98. (Об этом мы подробнее поговорим ниже.)
Из примера с половым размножением ясно, что возможен мощный кран, созданный не для того, чтобы использовать его подъемную силу, а из каких-то иных соображений (хотя подъемная сила такого крана может помочь объяснить, почему он все еще существует). Примером подъемного крана, созданного именно для того, чтобы поднимать грузы, является генная инженерия. Несомненно, генные инженеры (люди, разрабатывающие рекомбинантную ДНК) способны совершать в Пространстве Замысла огромные скачки, создавая организмы, которые никогда бы не появились в ходе «нормальной» эволюции. Это не чудо – если генные инженеры (и используемые ими инструменты) сами целиком являются результатом более медленных предшествующих эволюционных процессов. Если креационисты правы в том, что человечество – это божественный вид-в-себе, к которому не дойти по каменистым дарвиновским тропкам, то генная инженерия окажется не подъемным краном: ведь тогда она появилась с помощью огромного небесного крюка. Не думаю, что существуют генные инженеры, думающие о себе подобным образом, но это вполне логично, хоть и сомнительно. Другая идея не столь очевидно смехотворна: если тела генных инженеров являются результатом эволюции, но их разумы способны на совершенно не алгоритмизируемые творческие решения, то в скачках генной инженерии может быть задействован небесный крюк. Эта проблема станет центральной темой пятнадцатой главы.
Примером крана с особенно интересной историей является «эффект Болдуина», названный так по имени одного из первооткрывателей, Джеймса Марка Болдуина
99 (приблизительно в то же время он был обнаружен двумя другими последователями Дарвина: Конви Ллойдом Морганом, известным благодаря Правилу экономии Ллойда Моргана
100, и Генри Фэрфилдом Осборном). Болдуин с энтузиазмом воспринял идеи Дарвина, но его угнетала мысль, что новая теория отводит Разуму недостаточно заметную и творческую роль в деле модификации организмов. Поэтому он решил доказать, что благодаря собственным разумным действиям животные способны ускорять или направлять дальнейшую эволюцию своего вида. Он спросил себя: может ли быть так, что конкретные животные, решающие задачи, которые ставит перед ними жизнь, изменяют условия, в которых будут конкурировать их потомки, позволяя тем легче решать подобные задачи в будущем? – и понял, что при определенных условиях это вполне вероятно; мы можем показать это на простом примере
101.
