Глава 1
Меня трудно удивить, но, когда я в 2006 году впервые очутился в Кембридже, я буквально раскрыл рот от изумления. Шло шестьдесят четвертое лето в жизни Стивена. Многие детали его жизни не очень-то соответствовали снятому о нем голливудскому фильму, но сам Кембридж выглядел в точности таким, каким он был изображен в фильме о Гарри Поттере. Кембридж – это Хогвартс. Окрестности города не были такими очаровательными и не дышали такой стариной, но я редко покидал пределы «старого Кембриджа», который помнил еще Ньютона – массив каменных улиц и зданий, беспорядочно разбросанных там и сям. Именно здесь расположены основные постройки университета вперемежку со средневековыми церквями и их двориками. Это территория высоких стен, которые возвели в Средние века, дабы защищать студентов от местного населения; здесь узкие проходы и почти такие же узкие улицы, без особого порядка мощеные кирпичом. Больше всего эти улочки напоминали скомканную лапшу.
Такое хаотичное расположение города, лишенного всякой планировки, можно понять, если вспомнить, что университет был основан восемьсот лет назад и за несколько столетий до того, как Рене Декарт изобрел свою стройную прямоугольную систему координат. Тем не менее «старый город» – условное понятие: люди живут в этой местности с доисторических времен. Сегодня университет состоит из тридцати одного колледжа, почти независимых друг от друга, а в самом городе проживают более ста тысяч человек.
И все-таки Кембридж – это не Хогвартс. Чудеса, творившиеся в Кембридже, имели под собой реальную основу. В одном из его внутренних двориков чеканил свой шаг Ньютон, измеряя время возвращения эхо, определяя скорость звука; в своей лаборатории раскрывал секреты электричества и магнетизма Джеймс Клерк Максвелл и здесь же Дж. Дж. Томсон открыл электрон; здесь вы найдете и пивную, в которую захаживали еще Уотсон и Крик, обсуждая за кружкой пива вопросы генетики; Эрнест Резерфорд в университетском здании проводил свои скрупулезные эксперименты, раскрывая тайны структуры атомного ядра.
В Кембридже по праву гордятся научными традициями и называют Оксфорд, в котором силен гуманитарный уклон, «той другой школой». Декан факультета, на котором работал Стивен, рассказал мне, что он, как и Стивен, был выпускником Оксфорда, и что оксфордские профессоры задавали своим студентам не обычные домашние задания, а требовали писать эссе по научным проблемам. Он говорил, что пробовал ввести эссе в Кембридже, но ни один студент не сдал ни одной готовой работы. Эти студенты сопротивлялись моим натискам до последнего, сказал декан, и, если им было суждено получить Нобелевскую премию, конечно же, она была бы не по литературе.
Когда я приезжал, Стивен селил меня в колледже Гонвилля и Киза, с которым он был связан по работе, в квартале Кембриджа, история которого восходила к XIV столетию. В первый день моего первого посещения я решил прогуляться оттуда к месту работы Стивена. Прогулка заняла у меня не более двадцати минут, но солнце светило прямо в глаза и было трудно переносить высокую влажность. Стивену, когда он приезжал в Калифорнийский технологический институт, всегда нравились южные зимы в Калифорнии. Он там реже страдал воспалениями легких. Морозные зимы в Кембридже он терпеть не мог. Теперь, когда я оказался в Кембридже, я понял, что лето здесь тоже не сахар. Англичане часто жалуются на погоду. У них есть на это причины.
Пока я добирался до Центра математических наук – комплекса зданий, в котором располагался кабинет Стивена, – я был готов блуждать внутри здания. Но оказалось, что само здание, где работал Стивен, найти не так-то просто. Центр состоит из семи павильонов, расположенных по параболе. Построенные из кирпичей, металла и камней, с большими окнами, они похожи на фантастические японские храмы. Мне понравились окна, их там было довольно много. Этот комплекс зданий получил несколько наград за искусство композиции, но из всех элементов дизайна мне больше всего понравились бы обычные указатели со стрелками: «Путь к Стивену Хокингу».
Павильон Стивена примыкал к старинному зданию, носившему название институт Исаака Ньютона. Для многих имя Стивена Хокинга неразрывно связано с именем Исаака Ньютона. Часто Стивена даже сравнивали с Ньютоном, что было не совсем справедливо, ибо сам Хокинг недолюбливал этого ученого. Ньютон, обладая властью, был замешан во многих мелочных склоках, был коварен и мстителен. Он никогда не признавал участия других ученых в своих открытиях и, более того, никогда не соглашался с тем, что обязан своими открытиями идеям других. Он был начисто лишен чувства юмора. Родственник Ньютона, в течение пяти лет работавший у него ассистентом, говорил, что только однажды видел, как Ньютон смеялся: когда кто-то спросил его, зачем кому-то вообще изучать Евклида. Я прочел несколько биографий этого ученого, и, хотя назывались они по-разному, все они могли бы называться «Исаак Ньютон: ну и осел».
Возможно, самую негативную роль в отношении Стивена к Ньютону сыграл даже не характер последнего, а то, что Стивен очень устал от ньютоновской физики, которой его пичкали в средней школе. Что прежде всего вдохновляет ученого? Открытие того, что ранее было никому не ведомо, либо озарение, которое до него никому не приходило в голову. Но законы Ньютона, открытые несколько веков назад, описывали скучную обыденность. Никаких сюрпризов в курсе физики средней школы от них ожидать не приходилось. В школе учителя пользовались законами Ньютона, чтобы описать качание маятника или того, что происходит при столкновении бильярдных шаров. Отношение Стивена к таким урокам можно было выразить словами: «Праздные люди играют в бильярд, а физики пишут для них уравнения». Поэтому в начале своего обучения Стивену не хватало терпения заниматься физикой. Химию он любил больше: по крайней мере, время от времени на ее уроках что-нибудь взрывалось.
В павильоне Стивена в Центре математических наук находился также факультет прикладной математики и теоретической физики (DAMTP; Department of Applied Mathematics and Theoretical Physics). Если отбросить последнюю букву «P», выходило ласковое damn it! («черт подери!»). Этот факультет приобрел мировую известность благодаря тому, что здесь работал Стивен Хокинг.
В здании Стивена было всего три этажа, а лестница обвивала шахту лифта. Я поднялся по ступенькам на второй этаж. По зданию можно было передвигаться на инвалидной коляске. Стивен часто сердился, если в зданиях не было дорожек для инвалидов. Именно поэтому Стивен, получивший в 1974 году приглашение год поработать в нашем институте, влюбился в Калтех: институт оказал ему весьма радушный прием, сделав весь кампус доступным для передвижения людей с ограниченными возможностями. В то время таких повсеместных удобств в США не существовало. Только в 1990 году был принят закон об американцах-инвалидах.
Поднявшись наверх, я повернул налево и очутился перед дверью Стивена. Дверь была закрыта. Тогда я еще не знал, что это означает. Чтобы понять это, понадобилось некоторое время. Я ощутил некоторое волнение, тем более, что впервые находился на родной земле Стивена.
На подступах к двери Стивена я был перехвачен его «дворцовой охраной». Имя ей было Юдифь. Кабинет Стивена был угловым, а ее кабинет – рядом. Она втиснула себя между мной и дверью Стивена. Юдифь была огромной. Приблизительно пятидесяти лет, крепкого сложения, она являла собой достойного соперника. Когда-то, в годы своей юности, она четыре года проработала на Фиджи в учреждении для душевнобольных преступников, внедряя там методы арт-терапии вместо электрошокера. Один из ее пациентов оттяпал голову своему отцу. Через несколько недель ее терапии он начал рисовать пальмы цветными карандашами. Если она смогла приручить его, то что уж говорить обо мне.
