Марри и Фейнман были друзьями и соперниками одновременно. Одна черта характера их объединяла: они были бесцеремонны с теми докладчиками, чьи теории им не нравились. Оба они присутствовали в зале, когда осенью 1974 года в Калтехе проходил еженедельный коллоквиум по физике – тот самый, на котором Стивен выступал со своим вторым важным докладом об излучении черных дыр. Стивена в Пасадене сопровождал его аспирант, Бернард Карр, который, как и в прошлый раз в феврале, показывал слайды во время доклада.
К тому времени все уже были наслышаны о теории Стивена, и к его выступлению отнеслись вежливо. Марри почти не подавал реплики во время доклада, но он и не читал демонстративно газету – такие демарши он иногда предпринимал, когда давал понять, что ему неинтересно. Когда Фейнману не нравилось выступление, он вставал и выходил из зала; но в этот раз он присутствовал до конца, задавал вопросы, выражал свою точку зрения. Он даже пару раз небрежно записал что-то на обратной стороне конверта.
Среди физиков Фейнман слыл живой легендой. Стивен и Карр тоже были его большими поклонниками. В 1980-х годах Фейнман стал фигурой, широко известной в массовой культуре, после публикации нескольких книг забавных историй, ставших достоянием широкой публики. Он был и членом президентской комиссии, которая расследовала взрыв, произошедший в 1986 году на борту космического челнока «Челленджер». В этой комиссии он дистанцировался от правительственных чиновников и прослыл суровым критиком NASA, утверждая, что в агентстве недостаточно серьезно подходят к соображениям безопасности и недооценивают риски полетов в космос. Его единоличный вердикт о причине трагедии был таков: при запуске челнока не приняли во внимание опасность, связанную с холодной погодой. В результате произошло повреждение стенки топливного бака, когда резиновые муфты, так называемые уплотнительные кольца, потеряли гибкость. Фейнман продемонстрировал этот эффект по национальному телевидению: он устроил целое драматическое шоу, окунув уплотнительное кольцо в ледяную воду, а затем постучав им по столу. Резиновое кольцо стало жестким и стучало, как молоток.
Карр был воодушевлен тем, что Фейнман делал пометки на конверте во время выступления Стивена. Каково же было разочарование Карра, когда после доклада Фейнман выбросил конверт в мусорную корзину – вряд ли это было подходящее место для глубокомысленных идей, пришедших к нему во время интересного сообщения! И все-таки Карр подобрал этот конверт и оставил у себя в качестве сувенира. На конверте он увидел примерно с дюжину уравнений – и схематичный портрет самого Карра. Эта реликвия до сих пор у него хранится.
После лекции Фейнман заглянул в кабинет, где работал Стивен. Карр присутствовал при беседе. Фейнман был настроен скептически и сказал, что у него возникли некоторые вопросы. Искаженный голос Стивена понять было очень трудно, а слайдов для иллюстрации того, что он говорил, не было. Поэтому опять переводил Карр.
Через пару дней Фейнман, уже в другом настроении, вновь зашел к Стивену. Он использовал свои диаграммы, с помощью которых проверил и подтвердил открытие Стивена. Что касается Стивена, он в то время еще не был большим знатоком квантовой теории, да и с методами Фейнмана был знаком слабо, но впоследствии с удовольствием взял их на вооружение в своей работе. Фейнман и Стивен стали друзьями.
Шло время. За несколько месяцев, прошедших после открытия Стивена, все больше и больше физиков-теоретиков склонялось к тому, чтобы поверить в это открытие. Часто это происходило, как в случае с Фейнманом – они выводили те же самые результаты, используя свои собственные методы. Некоторые публиковали свои выводы, подтверждающие результаты Стивена. Тогда еще не существовало экспериментального подтверждения излучения Хокинга, но тот факт, что самые разные физики – каждый из них использовал свою собственную комбинацию общей теории относительности и квантовой теории – получали одни и те же результаты, в конце концов убедил всех. Идея Хокинга прижилась.
Дольше всех, по иронии судьбы, сопротивлялся Зельдович, а ведь именно он открыл для Стивена дорогу, рассказав ему о вращении черных дыр. Но и Зельдович сдался. Произошло это в 1975 году. Однажды сентябрьским вечером он позвонил Кипу Торну. Тот как раз был в Москве, но уже паковал свои вещи, так как визит его подходил к концу. Зельдович упросил Кипа приехать к нему домой. Ликующий Зельдович рассказал Кипу, как целый год он занимался математическими выкладками и после многочисленных усилий нашел-таки ошибку в своих расчетах. Исправив ее, он тоже получил результат, указывающий на излучение Хокинга. Зельдович буквально лучился от радости. Это была искренняя радость познания, которую не могло омрачить даже признание своей неправоты.
⁂
Стивен снова приехал в Калтех, как он делал это в течение десятков лет. Мы работали над нашей книгой. В 1988 году Фейнман умер. Марри было около восьмидесяти, в девяностых годах он переехал в Нью-Мексико и стал работать в институте Санта-Фе. Но Кип был по-прежнему бодр, заведовал группой численных расчетов по теории относительности. Это было новое поле деятельности, где теоретики решали уравнения общей теории относительности не с помощью математических действий, а с помощью компьютера. Недостаток этого метода в том, что вы получаете ответ в виде графиков и таблиц с числами – в них труднее разобраться, чем в эффектных математических выражениях, к которым приводит традиционный подход. Преимущество же заключается в том, что таблица с числами все же лучше, чем ничего – а очень часто вы получаете именно это «ничего» в результате попыток решить уравнения математически. Группа Кипа занималась столкновениями черных дыр между собой и столкновениями черных дыр с нейтронными звездами. Они стремились получить точные описания гравитационных волн, которые рождаются в результате таких столкновений. Это нужно было ученым из гравитационно-волновой обсерватории LIGO, сооснователем которой в 1984 году стал и Кип Торн.
В конце первого дня нашей совместной работы я пригласил Стивена к себе домой на обед. Вместе с ним я пригласил и дежурившую в тот вечер сиделку, а также Джоан, которая приехала со Стивеном в Пасадену. Мне было неловко, что я не послал приглашения всем сиделкам Стивена, а также сопровождавшим его лицам – я хорошо был знаком со всеми. Но сопровождающих лиц было слишком много, и мне поневоле пришлось ограничить круг приглашенных.
Ухаживать за Стивеном, особенно в поездках, было далеко не просто. Даже ночной сиделке приходилось не легко. Ее работа начиналась с того момента, когда Стивен отправлялся спать. Чтобы сообщить об этом, он говорил: «Сейчас мы пойдем в…». Фраза означала: «Давайте пойдем в другую комнату и начнем готовиться ко сну». Сокращенный вариант возник потому, что если у Стивена были гости, эта фраза звучала более дипломатично, чем если бы он сказал: «Сейчас я хочу идти спать». Как только Стивен это произносил, его сиделка подхватывала мысль и сообщала гостям, что для Стивена пришло время отдыха, как будто бы эта идея принадлежала целиком ей. Иногда он проделывал этот трюк только для того, чтобы избавиться от гостя, а после того, как посетитель уходил, «передумывал» ложиться и вместо этого посвящал свободное время чтению электронных писем – он любил уделять этому занятию около часа перед сном. Или, если он находился в поездке и «кутил», то мог попросить дать ему перекусить на сон грядущий. Его любимой закуской были яйца пашот и картофельное пюре.
