Хотя атмосфера в «Атенеуме» и не могла сравниться с той, что царила в колледже Гонвилля и Киза, еда соответствовала самым высоким требованиям Стивена – подобно служивым в армии, которые не маршируют на пустой желудок, Стивен не мог приниматься за работу, если как следует не поест. Сегодня подавали ростбиф, и Стивен почувствовал себя как дома. Мы находились в заключительной стадии процесса. Это означало, что все уже закончили есть, кроме Стивена.
Я немного нервничал, все утро размышляя над тем, чем мы со Стивеном занимались накануне. Это был наш первый рабочий день после его приезда, и – по здравом размышлении – я понял, что общение со Стивеном меня взволновало. Дело было даже не в том, что мы заново пересматривали принятые ранее решения, по-видимому, Стивен вообще не занимался той работой, которую обещал сделать в течение нескольких месяцев до приезда в Пасадену. Однажды в прошлом, когда я только начинал свою служебную карьеру, а у Ричарда Фейнмана обнаружили онкологию в последней стадии, он сказал мне, что заниматься самокопанием, конечно, имеет смысл; но, если человек просто счастлив, лучше этого не делать. Я счастливым себя не чувствовал и, хотя не считал себя докой по части душещипательных бесед, решил, что должен поговорить со Стивеном начистоту.
Поскольку я не хотел вступать в личные разговоры во время завтрака, – тем более в присутствии третьих лиц, – пришлось ожидать окончания трапезы. Конечно, сопровождающие лица всегда или почти всегда, были рядом со Стивеном. Сегодня за завтраком ему помогали Дэвид и Мэри. Мэри была дежурной сиделкой. В офисе Дэвида с нами не будет, и я воображал, что мое время наступит, когда Мэри тоже отлучится в ванную комнату. Я ожидал благоприятного момента, а завтрак все никак не кончался – Стивен не спешил с поглощением пищи и ел даже медленнее, чем обычно.
– Ну же, съешьте еще кусочек, – говорила Мэри.
Стивен скривился, выгнув кончики рта вниз – нет.
– Ну пожалуйста! Это та-а-а-к вкусно. Откройте рот и возьмите еще кусок. Вы можете, я знаю! Вы очень мало ели.
Она притронулась к руке Стивена, медленно, но настойчиво убеждая его – таким тоном, каким обычно разговаривают с ребенком. За Стивеном, конечно, следовало ухаживать, как за маленьким ребенком, но вовсе не нужно было разговаривать с ним в таком духе. Тем не менее некоторые сиделки невольно переходили на этот тон.
У каждой сиделки был свой стиль. Все они любили его, но каждая по-своему. Одни были серьезные, почтенные матроны. Другие пытались с ним флиртовать. Они носили обтягивающие блузки с глубоким декольте и, чтобы поправить ту или иную деталь в облачении Стивена, наклонялись так, чтобы содержимое выреза хорошо просматривалось. Мэри была не из таких. Она была солидной женщиной и манеры имела соответствующие. Мэри привыкла ухаживать за грудничками. Такой же стиль работы был и у некоторых других сиделок. По-видимому, он работал, потому что Стивен все-таки открыл рот. Она вложила туда то, что было в ложке, а затем вытерла ему салфеткой подбородок. Стивен спокойно относился и к одному, и к другому типу сиделок. У них хватало ума, чтобы не демонстрировать свои методы работы в присутствии посторонних, но они чувствовали себя вполне непринужденно наедине со Стивеном или когда находились среди друзей. Стивену нравилось внимание и тех, и других.
То, что Стивену нравилась забота, легко можно было понять. Но он также ценил и настоящую привязанность. Я почувствовал расположение к нему почти с самого начала нашего знакомства. Во-первых, надо было видеть его глаза василькового цвета, которые выдавали в нем присутствие сильного характера. Они могли лучиться теплом. Они могли участвовать в беседе. Через эти глаза с другим человеком устанавливался душевный контакт. На друзей Стивена они глядели с любовью. Тем, кто не знал Стивена, они посылали приглашение познакомиться поближе. Тех, кто был недоволен им, они обезоруживали. Когда Стивену было больно, он щурил глаза, и его боль передавалась вам. А если вам доводилось его рассердить, в его глазах появлялось выражение, заставляющее вас пожалеть о том, что вы сделали.
Ожидая окончания завтрака Стивена, я решил поговорить с Дэвидом. Наш разговор закончился поединком в армрестлинге. Несколько минут борьбы так и не выявили победителя, хотя мы усиленно кряхтели, пытаясь одолеть друг друга. Стивен наблюдал за нами, а Мэри подозвала кого-то и попросила убрать тарелки.
– Что у вас на десерт? – спросила она парня-студента, подрабатывающего в кафе помощником официанта. – Нам нужно, чтобы не было глютена.
Стивен не употреблял пищу, содержащую глютен. Но в некоторых случаях я замечал, что сиделки изменяют этому правилу – когда это было им удобно и не бросалось в глаза остальным. Никогда это не приводило к плохим результатам. Стивен как-то сказал одному своему другу, что у него нет аллергии на глютен. Тогда почему же он разрешал своим сиделкам или даже требовал от них ограничивать свою диету таким образом? Для меня это была полнейшая тайна, но я никогда не задавал вопросов на эту тему. В данном случае вообще не имело значения, с глютеном десерт или без него, потому что Стивен скорчил гримасу, означающую, что он не хочет десерта. Затем он снова стал следить за нашей борьбой.
Мне стало интересно, что о нас думает Стивен – считает ли он наше поведение ребячеством? Может быть, оно его раздражает? Это было не совсем достойно с нашей стороны. Но, кажется, он не имел ничего против. Иногда он даже получал удовольствие, наблюдая за тем, как другие делают что-то, недоступное ему. Я замечал, что в барах он любил наблюдать за танцующими молодыми людьми. Но, по-видимому, в конце концов ему надоело следить за нашим рукопашным боем, потому что он сказал:
– Давайте пойдем.
Я встрепенулся. Скоро мы будем у него в рабочем кабинете. Я решил, что как только Мэри выйдет попудрить свой носик, я приступлю к задуманному. Мы со Стивеном много о чем беседовали за время нашего знакомства, но этот разговор обещал быть совсем другого толка. Я не знал, как Стивен отнесется к разговору о проблемах личного характера. В конце концов, он был чем-то вроде рок-звезды и многие люди, если и сердились на него, то старались держать это недовольство при себе. Его весьма ограниченная способность к коммуникации тоже обычно не располагала к беседе на личные темы. Одно дело – ждать семь минут, чтобы он написал несколько предложений о квантовом происхождении Вселенной, и совсем другое – вести разговор, который грозит вылиться в выяснение отношений. Кто хотел бы выяснять отношения в медленном темпе?
Я слышал однажды, что хорошие взаимоотношения – это не те, в которых не бывает конфликтов, а те, в которых конфликты разрешают на основе взаимной любви или, по крайней мере, уважения. Если дорогой вам человек приготовил утренний кофе, который оказался слабее, чем вы любите, скажите: «Милая, как насчет того, чтобы в следующий раз положить на несколько гранул кофе больше? Так мы сумеем достичь золотой середины, и обоим будет хорошо!». Скорее всего, ответ будет такой: «Конечно, дорогой!» Но бывают ситуации, в которых обмен репликами иной: «Послушай, кофе чересчур слабый!» Нечего удивляться, если вы услышите в ответ: «В следующий раз вари его сам!» Какой тип взаимоотношений сложится у нас со Стивеном? От того, что я скажу и что он ответит, зависит, как пойдут дальше наши дела. Либо мы сможем укрепить наше взаимопонимание, либо, если что-то пойдет не так, наша будущая совместная работа превратится в ад.
