* * *
Павел VI однажды привел притчу Владимира Соловьева о человеке, который явился в монастырь обсудить духовные вопросы и, замороченный беседой, не смог найти свою комнату. А затем обнаружил, что спал у двери этой комнаты
[921]. Рассказывая эту историю, первосвященник, вероятно, имел в виду, что взыскуемая нами истина может находиться под носом, просто мы не видим ее, погруженные во тьму предубеждений и невежества. Для Иоанна Павла II было очевидно, что ключ от этой двери — в руках Христа. «Не бойтесь открыть Ему души!» — взывал он на всех континентах, убежденный, что лишь страх отваживает людей от веры. Ступивший в синагогу, молившийся с мусульманами и буддистами, он тем не менее был убежден, что истину во всей полноте несет лишь церковь, а стержень церкви — Святой престол. Да и странно было бы римскому папе полагать иначе. Открытость — да, но не смешение религий! В 1985 году он показал это в диалоге с англиканами.
На восстановление единства Рима и Кентербери рассчитывали многие в обоих лагерях, поскольку англиканство не имеет таких глубоких доктринальных расхождений с католичеством, как континентальный протестантизм, да и вообще раскол произошел больше по политическим мотивам. Однако обмен посланиями между Иоанном Павлом II, Робертом Ранси и кардиналом Виллебрандсом в 1985–1986 годах обнаружил, что пропасть куда шире.
Контакты англиканского и католического духовенства уходят корнями в XIX век. К моменту восхождения Войтылы на престол наместника святого Петра уже десять лет работала Международная англиканско-католическая комиссия, представившая в 1982 году отчет, который изучался в Конгрегации вероучения.
Иоанн Павел II в декабре 1984 года отправил письмо архиепископу Ранси, где поставил ребром вопрос о рукоположении женщин. По мнению римского папы, такая практика не имела опоры в Священном Писании и нарушала апостольскую преемственность церкви. Ранси, проконсультировавшись с примасами отдельных англиканских церквей (а таковые имелись во всех бывших британских колониях), сослался на факт искупления Христом всего человечества (следовательно, и женщин тоже) — мол, если их не рукополагать, то клир не будет представлять перед Богом всего рода людского. Кардинал Виллебрандс в майском письме за 1986 год парировал, что священник представляет не людей, а Бога, который воплотился на Земле в облике мужчины.
На этом, в общем, переговоры о новом слиянии можно было считать завершенными — Иоанн Павел II признал это в декабре 1988 года, отвечая на еще одно письмо Ранси. Архиепископ пытался не доводить дело до разрыва, писал, что английский епископат не отвечает за действия клира во всех частях Британского содружества наций, но этим лишь усугубил дело, так как фактически признал, что и в организационном плане англикане ближе протестантам с их упором на автономию общин, чем к строго иерархическому и самодержавному католичеству
[922].
Тогда же произошло окончательное разрешение вопроса с очередным бунтующим теологом — Чарльзом Карраном, преподавателем Американского католического университета в Вашингтоне. Этот выпускник Григорианума и Академии Альфонсиана прославился в 1968 году, когда составил протест против энциклики «Humanae vitae», подписанный 600 американскими богословами. С тех пор он неустанно критиковал практически все постулаты учения церкви, касающиеся личной жизни: от искусственного оплодотворения до гомосексуализма и даже мастурбации. Павел VI, как видно, смотрел сквозь пальцы на его фронду, удрученный и без того мощным сокращением рядов клира. Но при Войтыле Конгрегация вероучения наконец взялась за ершистого богослова — спустя почти двадцать лет после начала его бунта! Теолог был обвинен в отрицании учения церкви. Карран в ответ написал, что упомянутое учение — отнюдь не истина в последней инстанции, поскольку имеет тенденцию меняться. Из этого вывода, по меткому замечанию Вейгела, следовало, будто учение церкви в области сексуальной морали состоит из «безошибочных постановлений» либо вообще отсутствует. Между тем Второй Ватиканский собор определил, что учение церкви — это не только окончательные вердикты, но и мнение ее пастырей, коему должны подчиняться все верующие. Войтыла сверх того считал, что призыв Каррана смягчить требования к «плотской чистоте» с целью привести их в соответствие с требованиями времени лишило бы человека возможности совершить моральный подвиг. В итоге 25 июня 1986 года Ратцингер лично проинформировал прибывшего в Ватикан теолога, что отныне он лишен права выступать от имени римско-католической церкви, хотя за ним остается сан и возможность служить мессы, а также публично высказывать свои взгляды. Карран не сбросил сутану, но перешел в Южный методистский университет Далласа, где и продолжил преподавание: католик в протестантском вузе!
[923]
* * *
Тем временем в мире занималась заря демократизации. На прошедшем в феврале — марте 1986 года XXVII съезде КПСС Михаил Горбачев заговорил о гласности, в Польше Ярузельский провел очередную амнистию, выпустив последних политзаключенных, а на Филиппинах рухнула диктатура Маркоса, причем не без содействия епископата и кардинала Сина. Римская курия с неодобрением смотрела на общественную деятельность манильского иерарха, подозревая в ней азиатскую версию теологии освобождения. Но сам кардинал, по его позднейшим утверждениям, чувствовал поддержку Иоанна Павла II и вдохновлялся примером «Солидарности». Он ведь не призывал браться за автомат и раздавать священникам государственные должности, а значит, оставался в рамках церковного учения
[924].
В январе 1987 года Иоанн Павел II принял в Ватикане Ярузельского. Встречу готовили целый год. Еще в январе 1986 года шеф Управления по делам вероисповеданий Адам Лопатка сообщил архиепископу Домбровскому, что партийный лидер заинтересован в скорейшем разговоре с римским папой. Чтобы показать серьезность намерений польского лидера, арестовали убийц ксендза Попелушко и приговорили их к срокам от 14 до 25 лет. Ярузельский отчаянно пытался вырваться из бойкота, устроенного странами НАТО и их союзниками. Ради этого он даже позволил членам американской администрации встречаться с Валенсой, когда они посещали Польшу. Первый секретарь оставил посты в правительстве, заняв должность председателя Госсовета, при которой образовал Консультативный совет c участием католиков-мирян — как из «Знака», так и из ПАКСа. В этот совет, между прочим, вошел и режиссер Казимир Деймек, чья театральная постановка вызвала бурные события 1968 года. Стараясь придать своему режиму приемлемый вид, творец военного положения начал широко финансировать частный сектор в сельском хозяйстве, но все равно вместо социализма с человеческим лицом получался лишь «коммунизм с выбитыми зубами», по выражению Михника
[925].
В отношении церкви польские власти продолжали лавировать. С одной стороны, закончились неудачей переговоры об урегулировании ее правового статуса, не выгорел и план по созданию Крестьянского фонда, окончательно похороненный осенью 1986 года. С другой стороны, расцвело церковное строительство. В том же 1986 году возводилось 3000 объектов сакрального назначения. Такой размах заставил министра Лопатку взвыть на заседании Смешанной комиссии: «Вы все хотите сделать за одну пятилетку, точно не верите в крепость церкви». Росла численность клира, расширялась католическая пресса. В 1983 году римско-католическая церковь в Польше располагала аж 29 издательствами, выходило в свет 89 журналов общим тиражом около полутора миллионов экземпляров
[926]. Второго февраля 1987 года произошла вещь и вовсе неслыханная: примас Глемп впервые в истории дал интервью советскому органу прессы — «Литературной газете». Русская православная церковь готовилась отмечать тысячелетие крещения Руси, в связи с чем ожидала приезда многих сановных гостей, в том числе от римско-католической церкви. Годом раньше Глемп посетил Литву и Белоруссию, а в 1987 году во Львов и Вильнюс наведались архиепископ Хайме Син и мать Тереза.
