Ватикан получил приглашение принять участие в торжествах. Несомненно, понтифик был бы не прочь поехать сам — ведь он изучал церковнославянский в университете, читал Флоренского, Бердяева, Франка, Флоровского, Владимира Соловьева и Сергия Булгакова. К тому же римская курия с его легкой руки то и дело проводила мероприятия, посвященные русской культуре, да и сам Войтыла не упускал случая посетить выставки, рассказывавшие о России, и пригласить к себе советских артистов, гастролировавших в Италии. Да что артисты! Он давал аудиенции советским спортсменам, космонавтам, а однажды по его просьбе в Ватикан заглянул даже московский цирк!
[950]
Личное присутствие Иоанна Павла II на праздновании тысячелетия крещения Руси стало бы актом в высшей степени символичным. Но мог ли он, наведавшись в Москву, не заехать в Киев? А заехав в Киев, разве мог не увидеться с униатами? Как быть? Дилемму разрешил патриарх Пимен, который заявил, что римского папу в СССР не ждут. Тогда Войтыла оправил в Москву представительную делегацию с участием Казароли и Виллебрандса. Кроме того, он передал письмо Горбачеву, прося его обеспечить контакт ватиканских чиновников с лидерами греко-католиков
[951].
В делегацию вошел и примас Глемп. Его участие также некоторое время стояло под вопросом. Лояльный польским властям католик-мирянин Казимир Моравский, который возглавлял Общество польско-советской дружбы и потому служил постоянным источником информации для московских чиновников, докладывал 11 января 1988 года заместителю председателя Совета по делам религий: «<…> в душе он (Глемп. — В. В.) очень хочет приехать, так как считает, что с соседями надо жить в согласии, но будучи человеком осторожным и опасаясь критики со стороны оппозиции как внутренней, так и внешней, скорее всего не приедет, если не будет иметь прямого указания папы». По словам Моравского участие в торжествах желал бы принять и глава украинских греко-католиков архиепископ Любачивский — если не в СССР, то хотя бы в Польше, но «<…> мы как государство не пустим кардинала Любачивского в ПНР»
[952].
«Прямое указание папы», о котором говорил Моравский, судя по всему, поступило, ибо Глемп прибыл в Москву, хотя и в окружении проправительственных католических деятелей. Однако ситуация к тому времени изменилась так сильно, что теперь он мог говорить открыто все, что думает.
Советский Союз уже трещал по швам. Первым звоночком стала авария на Чернобыльской АЭС в конце апреля 1986 года, которую, в отличие от предыдущих ЧП на режимных объектах, не стали засекречивать, хотя поначалу советское руководство и пыталось скрыть масштабы катастрофы. В январе 1987 года Горбачев объявил свою знаменитую перестройку, а в мае на Красной площади вдруг приземлился нежданый гость — восемнадцатилетний немецкий пилот Матиас Руст, умудрившийся на спортивном самолете проникнуть из Хельсинки в самое сердце «империи зла» и выставить на посмешище ядерную державу. Впрочем, уже через год само это выражение — «империя зла» — утратило актуальность: Рейган отказался от него, посетив в мае 1988 года меняющийся на глазах СССР. Тогда же Горбачев начал выводить войска из Афганистана, посадив в лужу Сильвестра Сталлоне, который как раз снял третью часть приключений Джона Рэмбо, где его герой помогал душманам воевать с советскими солдатами. Крутой боевик мгновенно превратился в идеологическую рухлядь, что и отметил фонд «Золотая малина», удостоив Сталлоне звания худшего актера года. Куда больший успех снискала вышедшая одновременно «Красная жара» — фильм о советском милиционере, который приехал в США бороться с русской мафией. Главную роль сыграл другой кумир мальчишек того времени — Арнольд Шварценеггер, чья карьера находилась на самом пике. Натурные съемки частично велись на Красной площади — еще один знак новых времен. Можно ли было представить такое еще два года назад?
Кооперативы и гастроли западных групп, видеосалоны и разгуливающие по улицам панки — Советский Союз в одночасье превратился в рассадник свободы не хуже Польши. Из подполья вышла рок-музыка, и вся страна узнала имя Виктора Цоя. С ним соперничали модные диско-группы «Мираж» и «Ласковый май». Главный хит последнего — «Белые розы» — очень скоро добрался до Польши, приобретя там не менее культовый статус, чем в СССР. И уже давали о себе знать признаки грядущего распада. Народный фронт в Эстонии и армянский погром в Сумгаите показали: единый советский народ — это миф.
Тем временем в Польше власть стремительно теряла легитимность. В поисках поддержки лидер партии обратился за помощью к церкви. Но Консультативный совет, куда люди Ярузельского весь 1987 год заманивали клир, «знаковцев» и экспертов «Солидарности», так и не обрел размаха общенационального форума, хотя стенограммы его заседаний распространялись в открытой печати, а дискуссии подчас носили острый характер. Оппозиция и католики-миряне в массе своей проигнорировали приглашение, а Валенсу туда и не звали, даром что с ним как с действующим политиком успел встретиться даже американский вице-президент Джордж Буш — старший. Плебисцит, организованный властями в конце ноября 1987 года, чтобы выяснить отношение людей к ситуации в экономике и политике, не дал удовлетворительных результатов. Между тем правящая элита готовилась поднять цены и была заинтересована в том, чтобы разделить ответственность за это с частью оппозиции. В декабре партийный журнал «Политика» и «Тыгодник повшехны» опубликовали призыв авторитетного историка Ежи Хольцера к Валенсе и Ярузельскому встретиться безо всяких предварительных условий. «Ситуация хуже, чем после 13 декабря 1981 года, — сообщали Ярузельскому его советники. — Первый секретарь ЦК должен встать во главе недовольных»
[953].
В марте 1988 года, уже после повышения цен, уполномоченные правительства передали архиепископу Домбровскому предложение выдвинуть кандидатами на выборах в местные советы людей, близких епископату, чтобы они выступали от лица прорежимных структур. Домбровский не поддался искусу: католики-миряне, заявил он, готовы баллотироваться от лица независимых организаций, но никак не от тех, что ходят под крылом партии
[954]. Власть заискивала перед церковью. Прибывший в Щецин на праздник Божьего Тела глава Папского совета по делам культуры епископ Поль Пупар с изумлением отмечал: «<…> в этот день в христианской Италии и в Риме все работают, как в будни, а сам праздник отмечают в воскресенье. И вот я прилетаю в страну народной демократии по советскому образцу… несу в четверг по городским улицам Святые Дары, трамваи стоят, а передо мной идет коммунистическая милиция, народ же славит Иисуса Христа»
[955].
