Епископат, однако, не поддался общей эйфории. Никто из иерархов не встретился с гостем; даже в Кракове, где Горбачев зашел в собор Девы Марии на Главном рынке, его приветствовал лишь приходской священник, а не епископ, — церковное руководство помнило об отказе Иоанну Павлу II приехать в СССР месяцем раньше и отнеслось к предводителю советских коммунистов соответствующе, хотя польская верхушка и призывала отринуть обиды
[961].
* * *
Иоанн Павел II в том году по обыкновению тоже много ездил. В мае он посетил четыре южноамериканские страны: Уругвай, Боливию, Перу и Парагвай. Этой поездке 19 февраля предшествовало издание очередной энциклики — «Solicitudo rei socialis» («Забота о социальных вещах»). Понтифик приурочил ее к двадцатилетию со дня издания энциклики Павла VI на аналогичную тему — «Populorum progressio» («Развитие народов»). Вопреки обыкновению, этот документ первосвященник лишь редактировал. Составлением текста занималась Папская комиссия по делам справедливости и мира (Justitia et Pax), некогда образованная тем же Павлом VI для исследования вопросов, связанных с внедрением социального учения церкви. «Solicitudo rei socialis» явилась последним большим делом этой комиссии — уже в июне 1988 года Иоанн Павел II повысил ее статус до Папского совета.
Вероятно, именно в силу коллективного творчества документ вышел на редкость сухим. В нем и следа нет от того духоподъемного настроения, которым отличались прочие энциклики Войтылы (который, правда, полюбил ее больше всех прочих своих энциклик, касавшихся общественных тем). Составители не уложились в сроки: Иоанн Павел II хотел опубликовать ее годом раньше, в марте 1987 года, ровно в двадцатый юбилей выхода «Populorum progressio», но дело затянулось. Госсекретариат разослал предварительный план энциклики в другие дикастерии, а Комиссия по делам справедливости и мира обратилась в местные епископаты за комментариями относительно экономических вопросов, затронутых в тексте. Последние штрихи накладывались в январе 1988 года, вследствие чего пришлось датировать документ задним числом — 30 декабря 1987 года — лишь бы уложиться в рамки юбилея. Это озадачило журналистов, которые не понимали причины такой задержки, ведь римский папа все время находился в Ватикане, а не путешествовал по дальним краям. «Его святейшество пребывает на экскурсии по курии», — с юмором объяснил Наварро-Вальс
[962].
Зато когда долгожданный текст наконец увидел свет, то вызвал немалый переполох на Западе. Целый ряд комментаторов тут же обвинил понтифика в том, что он поставил на одну доску либеральный капитализм и «марксистский коллективизм», в равной степени обвиняя их в несправедливостях и разжигании войн
[963]. Примечательная реакция! Ведь представители восточного блока, вроде Громыко, Ярузельского или Лоранца (шефа Управления по делам вероисповеданий), упрекали Святой престол в противоположном: будто тот недооценивает угрозу со стороны «империализма» (разумеется, капиталистического).
Понтифик действительно не пожалел горьких слов по поводу раскола мира на богатый север и нищий юг, правда указал, что в этом виновато не только межблоковое соперничество, но и жители самих этих стран, которые отказываются проводить структурные реформы для демократизации общества, вместо этого барахтаясь в болоте диктатур. Мнение, прямо скажем, упрощенное, поскольку не учитывает «племенное» мышление многих народов третьего мира. Даже при отсутствии диктатур тамошние партии сплошь и рядом создаются на основе не социальных, а этнических интересов, и демократия превращается в торжество одной племенной или религиозной группы над другой.
В энциклике содержалось четкое осуждение любой диктатуры: «<…> ни одна общественная группа, например партия, не имеет права узурпировать роль единственной ведущей силы, поскольку это влечет за собой… уничтожение подлинной субъективации общества и людей». В противность «Populorum progressio», в энциклике отстаивалась польза частной экономической инициативы, но при этом перебрасывался мостик к свободе как таковой — не только личной, но и государственной; не только экономической, но и политической: «<…> часто случается, что народ оказывается лишен своей субъектности или суверенитета — как экономического, так и общественно-политического».
Авторы также сочли необходимым указать, что социальное учение церкви — это не третий путь между капитализмом и социализмом. Социальное учение церкви направлено лишь на преодоление человеческой греховности, выражающейся, например, в жажде наживы и жажде власти. В который уже раз было заявлено: человек должен руководствоваться добродетелью солидарности, то есть бескорыстно помогать другим и работать на общее благо. Истинному христианину (а равно иудею и мусульманину как верующим в того же Бога) не пристало отвечать на несправедливость насилием, поскольку это лишь усугубляет эгоизм народов и подстегивает гонку вооружений, отнимая средства, которые могли бы пойти на более достойные цели (привет, Владислав Лоранц!).
Общими словами о солидарности и борьбе за мир энциклика не ограничилась. В ней перечислялись конкретные вопросы, которыми необходимо было заняться: реформа системы международной торговли, отягощенной протекционизмом и растущим билатерализмом; реформа мировой финансовой и монетарной системы; обмен технологиями; ревизия структур ООН в рамках системы международного права
[964].
* * *
Латинская Америка, наряду с Африкой и советским блоком, являлась средоточием тех бед, которые описывались в энциклике. Но даже беглого взгляда на ее реалии было достаточно, чтобы посрамить диагноз, данный Ватиканом состоянию общества. Как ни хотелось понтифику верить в исцеляющее слово Христа, действительность опровергала его заявления. Уругвай, наиболее богатая из четырех южноамериканских стран, которые Иоанн Павел II собирался посетить, являлась и наиболее атеистической — целых 95% жителей полагали себя неверующими! Имя Христа, как и вообще все имена, писалось в местных газетах с маленькой буквы, а Рождество и Пасху уругвайцы переделали в праздники Семьи и Весны
[965].
Зато насквозь католическая Боливия относилась к самым бедным странам континента. В момент прилета Войтылы там действовало либеральное правительство Паса Эстенсоро, проводившее реформы под зорким оком МВФ. Вообще Боливия являла собой пример удивительных шатаний от милитаристского социализма 1930‐х до неофашистского эксперимента Луиса Гарсиа Месы в начале восьмидесятых. Это был настоящий полигон, на котором отрабатывались рецепты политического устройства для всего региона.
