Оба интервью вышли на фоне скандала с высказываниями председателя Конференции немецкого епископата Карла Леманна на волнах германского радио, а вернее, с их интерпретацией падкими на горячие темы журналистами. Леманн осторожно допустил возможность добровольной отставки понтифика, хотя и оговорился, что не располагает на этот счет никакими точными данными. Слова майнцского епископа, который буквально только что, в 1999 году, уже навлек на себя гнев римского папы, поддержав участие католических консультативных центров в процедуре прерывания беременности, вызвали волну комментариев и протест итальянского духовенства
[1316].
Войтыла, должно быть, завидовал Ельцину. Он тоже устал. Но уйти не мог. Ведь Господь выбрал его, чтобы он ввел церковь в третье тысячелетие. Эти слова Вышиньского никогда не выходили у него из головы.
Великое покаяние
Сотрудник парижской «Культуры» Юзеф Чапский в своих воспоминаниях о нацистском вторжении описал одного немецкого офицера, который брался пропустить его сестру с детьми через закрытую зону при условии, что мать воспитает своих отпрысков как верных граждан Третьего рейха. При этом офицер искренне полагал, что совершает акт милосердия: переводит «недолюдей» в разряд «высшей расы»
[1317].
Примерно так же римско-католическая церковь смотрит на экуменизм. Апостольская столица безусловно готова слиться в объятиях хоть с мусульманами, хоть с буддистами, если те признают, что лишь под сенью Святого престола люди обретут спасение. В юбилейный год Войтыле как никогда часто приходилось наступать на эти грабли.
Восемнадцатого января 2000 года он пригласил архиепископа Кентерберийского Джорджа Кэри и митрополита Афанасия (представлявшего Константинопольский патриархат) совместно распахнуть юбилейные врата базилики Святого Павла вне Стен. В последовавшей затем литургии слова приняли участие иерархи двадцати двух деноминаций: православные, старокатолики, лютеране, англикане, армяне, методисты, пятидесятники и прочие. Во время мессы, кроме библейских текстов, звучали фрагменты сочинений Георгия Флоровского и Дитриха Бонхеффера. Впечатляющее событие! Однако в нем не принял участия ни один из православных патриархов — все они вкупе с только что ушедшим в отставку Ельциным как раз съехались в Иерусалим, разрушив надежду римского папы на совместное празднование великого юбилея
[1318].
Апостольская столица, как выше сказано, и сама в этом смысле была не без греха. Уже 23 января Иоанн Павел II принял членов Конгрегации вероучения во главе с Ратцингером, поручив им как можно скорее написать декларацию, в которой бы подчеркивалась исключительная роль Христа и католической церкви в спасении душ. Торопиться заставляли как критика экуменических жестов со стороны консервативных кругов, так и слишком вольные трактовки экуменизма католическими либералами. Не далее как в 1999 году ведомство Ратцингера взялось за иезуита Жака Дюпюи, который, преподавая в Григорианском университете Рима нехристианские религии, издал книгу «В сторону теологии христианского религиозного плюрализма», где допустил несколько крамольных фраз насчет перспективы спасения азиатскими вероисповеданиями. Нажим «инквизиции» оказался столь груб, что даже Кениг, один из самых близких Войтыле людей, 16 января вступился за Дюпюи, опубликовав на страницах лондонского католического еженедельника «Таблет» («Скрижаль») письмо в его защиту
[1319].
Пятого сентября того же года искомая декларация, названная «Dominus Iesus» («Господь Иисус»), увидела свет. Ее безапелляционный тон настолько разнился с деликатным подходом Иоанна Павла II к диалогу религий, что итальянская пресса начала строить догадки о недопонимании между понтификом и Конгрегацией вероучения. Даже кардинал Кассиди, отвечавший за взаимоотношения с другими направлениями христианства, дистанцировался от документа, предложив ориентироваться на энциклику «Ut unum sint». Вознегодовали протестанты, которым ватиканская бумага вообще отказала в праве именоваться церквами, поскольку они упразднили иерархию и не считали причастие таинством
[1320]. Последователи Моисея также оказались недовольны декларацией, причем до такой степени, что после ее обнародования из программы юбилейных торжеств исчез День диалога с иудаизмом. Не имели причин радоваться и православные, даром что их — единственных среди христиан-некатоликов — документ признал церковью. По мнению ватиканской курии, православные не располагали всей полнотой истины, так как не хотели признавать верховенство римского первосвященника — наследника того «камня», на котором Христос основал свою церковь. В декларации, правда, оговаривалось, что Христос искупил грехи всего человечества, независимо от религиозной принадлежности людей, и что «отблеск истины» присутствует в самых разных конфессиях, просто католическая церковь содержит ее в наиболее полном виде, но это не спасло текст от жесткой критики. Войтыла, не смутившись этим, 1 октября заявил, что одобряет документ, и тем самым лишил прогрессистов всяких надежд
[1321].
* * *
Доктринальные сложности усугублялись международными конфликтами. Только что закончились войны на развалинах Югославии, истекал кровью Ближний Восток. Склонить противоборствующие стороны к примирению просто ради круглой даты, которая к тому же была круглой отнюдь не для всех (иудеи, мусульмане и буддисты, как известно, живут по другому календарю), оказалось нереально. Войтыла, конечно, и не рассчитывал на это. Но он мог надеяться, что противники хотя бы отложат топоры войны на время больших церковных торжеств, вспомнив, что все они вышли из одной колыбели и почитают праотца Авраама. Потому-то и хотел он начать свое паломничество с Ура, родины патриарха. И уже на первом этапе потерпел неудачу.
Невзирая на это, римский папа еще раз попытался напомнить жителям Ближнего Востока об общих корнях. Двадцать третьего февраля, в преддверии визита в Египет, в зале Павла VI понтифик отслужил грандиозную мессу в честь Авраама. Действо прошло на фоне декораций, изображавших палестинский пейзаж: в окружении дубов, символизировавших рощу Мамре возле Хеврона, где поставил свой шатер Авраам, устроители мероприятия положили шершавый валун, игравший роль камня, на котором отец едва не заклал Исаака. Налево от него установили три медные чаши с горящими свечами, а с другой стороны — репродукцию рублевской «Троицы», рядом с которой располагался трон Иоанна Павла II. Зал заполняли тысячи паломников, а для тех, кто остался снаружи, службу передавали на огромном экране. Перед началом литургии собравшимся показали документальный фильм об Уре, Ханаане и Земле обетованной, затем начались чтения. Читали из книги Бытия, посланий апостола Павла римлянам и евреям, из Евангелия от Иоанна, а еще — сенсационно! — из сочинения исламского богослова Ибн Джарира ат-Табари «История пророков и царей» — в общем, собрали все, что так или иначе касалось судьбы Авраама. После папской проповеди на валуне воскурили фимиам в память о прославлении истинного Бога
[1322].
