«По манере Иоанна Павла II говорить чувствовалось, что он привык к определенной тональности, своим оборотам речи, которые точнее всего можно назвать полуцерковными, — вспоминал Громыко. — Правда, высказываниям он старался придавать общепринятую светскую форму, и тогда создавалось такое впечатление, что обсуждение вопросов войны и мира идет не в Ватикане, в окружении скульптур и портретов святых отцов, а на каком-либо обычном узком заседании ООН. Я обратил также внимание на то, что папа представлял собой человека крепкого сложения, который, видимо, поддерживает хорошие отношения со спортом». Войтыла же запомнил эту беседу как необычайно выматывающую
[632].
* * *
К концу февраля 1979 года польские власти и епископат наконец согласовали дату визита понтифика: 2–10 июня. Оставалось утрясти маршрут и протокольные мероприятия. Было непонятно, в каком качестве принимать Иоанна Павла II — как главу церкви или как главу государства? Сам Войтыла настаивал на религиозном характере своей поездки — он хотел прибыть в Польшу в качестве паломника. Но тогда уместно ли ему будет встречаться с партийной верхушкой? Чтобы обговорить все это, Казароли в марте наведался в Варшаву, а Каня — в Рим
[633].
Власти нервничали. Как стало известно работникам советского посольства в Польше, принимающая сторона называла предстоящий визит «одной из самых серьезных проверок на прочность политики польского правительства за послевоенный период, поскольку его (Иоанна Павла II. — В. В.) приезд может вызвать значительный рост национализма, религиозного фанатизма, а также антисоциалистических и антисоветских настроений»
[634].
Советское руководство не могло оставаться в стороне от столь значительного события и в начале апреля 1979 года выслало завуалированное предупреждение папе. Сделано это было через митрополита Ювеналия, который в составе делегации СССР отправился в Брюссель на очередную сессию Международного комитета за европейскую безопасность и сотрудничество. Девятого апреля он встретился там с архиепископом Иджино Эудженио Кардинале, занимавшим пост нунция при Европейских Сообществах. Как доносил Ювеналий в своей записке для Совета по делам религий, «<…> архиепископ рассказал, что он был одним из трех вместе с покойным кардиналом Бэа и нынешним кардиналом Виллебрандсом, кто настоятельно предложил Папе Иоанну XXIII начать дружественные отношения с Советским Союзом и социалистическими странами. На это я [то есть Ювеналий] ему ответил, что в связи с такой ролью архиепископа, я думаю, ему небезразлично, как будут складываться эти отношения при новом Папе Иоанне Павле II. Я перечислил ему ряд обстоятельств, которые не могут не вызывать определенной озабоченности: постоянные спекуляции в светской прессе в отношении позиции Папы к странам Восточной Европы, отдельные моменты в его поездке в Мексику и в его первой энциклике, и что вокруг поездки в Польшу складывается различная атмосфера, характеризующаяся пока пристальным изучением. Я выразил ему свое мнение и чувство, что любые акции или высказывания Папы во время предстоящей поездки в Польшу, которые в Советском Союзе и социалистических странах могут быть восприняты как недружеские, могут иметь печальные последствия для развития отношений не только между РПЦ, но и другими Церквами в социалистических странах с Ватиканом. Архиепископ сказал, что он чрезвычайно оценил мою откровенность и со своей стороны поделился, что, насколько он информирован на сегодняшний день, Правительство Польши проявило максимум доброй воли и широту в отношении визита Папы, и что эта поездка готовится как чисто религиозная»
[635].
Коммунистические элиты имели все основания бояться визита. В декабре 1978 — январе 1979 года Войтыла трижды поднимал вопрос о свободе вероисповедания: в обращении к Генеральному секретарю ООН, в речи на Всемирный день мира и в новогоднем выступлении перед дипломатическим корпусом. А в Латинской Америке его выступление на конференции епископата подвело черту под успехами теологии освобождения среди иерархов и вновь противопоставило католичество марксизму.
Быстро начали сбываться худшие прогнозы. Уже в декабре 1978 года Иоанн Павел II направил письма главам венгерского и чехословацкого епископатов — кардиналам Ласло Лекаи и Франтишеку Томашеку. Оба иерарха руководили церквами в условиях, схожих с советскими, — под колпаком партии и спецслужб. Томашек в 1977 году даже выступил с осуждением диссидентов. Чехословацкий клир находился на балансе государства, около половины его состояло в Объединении католического духовенства Pacem in Terris — организации сродни структуре ксендзов-патриотов в Польше. Те, кто не желал подчиняться диктату государства, уходили в подпольную церковь. В Венгрии удалось избежать такого раскола, но ценой полного подчинения иерархии государству. Впрочем, Жан Вийо в свое время считал заключенный в 1964 году договор Святого престола с венгерским правительством крупнейшим успехом восточной политики Ватикана. Иоанн Павел II держался иного мнения, называя поведение Лекаи малодушным (что, однако, не помешало ему рассыпаться в любезностях перед архиепископом, когда тот прибыл в Ченстохову на встречу с римским папой в июне 1979 года)
[636]. На протяжении 1979 года понтифик принимал в Ватикане как самого Лекаи, так и других иерархов из его страны, назначил епископов в четыре венгерские епархии, а в апреле 1980 года направил еще одно письмо тамошнему клиру, призывая его активнее приобщать детей к вере.
Пытался он ободрить и Томашека. Войтыла не мог забыть, что именно этот архиепископ, такой робкий в последнее время, однажды пошел на принцип, когда в 1974 году организовал похороны кардинала Трохты. Власти тогда были крайне недовольны его поведением. В марте 1977 года, воспользовавшись годовщиной канонизации Яна Непомуцкого (чешского аналога святого Станислава, тоже павшего жертвой светской власти), папа отправил Томашеку еще одно послание. Это сработало. Отныне лояльное коммунистам объединение духовенства Pacem in Terris, против которого Иоанн Павел II не раз гневно выступал, утратило поддержку пражского владыки
[637].
В силу вышеперечисленного польские и советские партийцы были полны самых мрачных предчувствий. А Войтыла, словно насмехаясь над ними, вместе с Вышиньским провел 17 мая 1979 года мессу в Монте-Кассино, помянув убитых там поляков. Политбюро было в ярости. Польский посол указывал в беседе с Казароли: папа, дескать, заявил, что битва в Монте-Кассино предваряла Варшавское восстание, «но не вспомнил, что в Польше уже существовала новая власть (22 июля 1944 г.) и развивалось наступление Красной армии. Какая странная забывчивость».
