Визит первосвященника — это еще и экзамен для польского ТВ, только что модернизированного усилиями Мацея Щепаньского, председателя Телерадиокомитета, главного творца пропаганды успехов. Увы, Щепаньский не мог предъявить свое детище во всей красе: операторам запрещено было показывать панорамы, чтобы зритель не увидел многотысячных толп, встречающих римского папу, а крупным планом можно было снимать лишь священников, монахов и пенсионеров — пусть люди думают, будто они преобладают среди собравшихся
[646].
Но для партийного руководства массовый энтузиазм народа оказался серьезным ударом по самолюбию. Ни одно государственное мероприятие не вызывало такого всплеска чувств, как паломническая поездка римского папы. Кое-кто опасался даже антикоммунистического восстания. «Некоторые работники Краковского комитета ПОРП, например, говорили, что хотели бы иметь поручение на дежурство в дни визита папы где-нибудь, лишь бы не оставаться в здании комитета, поскольку толпа может его развалить, — сообщал советский генконсул 12 июня. — <…> Ряд местных польских товарищей заявили, что визит Иоанна Павла II, укрепив роль, значение и присутствие костела в жизни Польши, тем самым отбросил Польшу в идеологическом плане на 5–10 лет. Свежий пример. Уже около 15 лет празднование так называемого Божьего тела в Кракове ограничивалось небольшой территорией. В связи с визитом папы в этом году, а конкретно 14 июня, разрешили праздничное шествие по ряду улиц города, в том числе с выходом на главную площадь Кракова «Краковский рынок» и с заходом в Марьяцкий костел, стоящий на этой площади. По утверждению тех же местных товарищей визит еще больше обнажил и показал организационную и особенно политическую и идеологическую слабость партии, ее боязнь народа <…> И еще некоторые товарищи говорят, что визит и выступления папы показали польским партийным и государственным работникам, активу, идеологическим и пропагандистским кадрам, как надо готовиться и уметь выступать, разговаривать с массами, уметь влиять словом, аргументами, доводами, доходить до ума и сердца»
[647].
Замечание прямо в точку! Этот папа умел очаровывать народ — не только вдохновенными проповедями, но и своей непосредственностью. «Как же хорошо, что меня не понимает мой госсекретарь, иначе наверняка не согласился бы со мной», — обронил Войтыла в одной из речей перед соотечественниками, нарушая все предписания о том, как должен вести себя наместник святого Петра. «Когда кричат „Браво“? — поделился он с варшавскими студентами на встрече у университетского костела святой Анны. — Вчера, когда я сказал „Христос“, кричали это 15 минут; сегодня, когда я сказал „Святой Дух“, уже немного меньше, видно, еще не совсем пробудились, как говорит Священное Писание <…> Что творится с этим обществом? Оно стало прямо-таки теологическим!» А в Кракове глава католиков всего мира и вовсе затеял шутливый диалог с собравшимися у дворца архиепископа, взобравшись на подоконник: «Когда я жил в этом городе, то был в общем добропорядочным человеком и не лазил по окнам. А теперь что со мной случилось? В Риме тоже нелегко быть папой, но в Кракове и вовсе невозможно — пришлось бы все время стоять в окне. И когда тут о чем-то думать, что-то писать и улаживать вопросы? Все вверх тормашками… Да о чем говорить»
[648].
К облегчению властей, Иоанн Павел II не встретился с оппозицией. Зато он встретился со старыми друзьями из «Знака». Восьмого июня во дворце краковского митрополита ему нанесли визит редколлегии всех изданий этого движения, а также представители тех клубов католической интеллигенции, которые не присутствовали в Сейме. Тадеуш Мазовецкий поделился с Войтылой наблюдением, что его паломничество изменило сознание польского народа. «Знаете, — ответил понтифик, — я теперь задумываюсь: а что дальше?»
[649]
Варшава, Гнезно, Ченстохова, Краков, Освенцим, Кальвария Зебжидовская, Вадовице, Новый Тарг… В Силезию и Нову Хуту Войтылу не пустили, и он смог лишь кинуть с вертолета цветы на храм Ковчега Господня, к строительству которого приложил столько трудов. В Новом Тарге у подножия Татр Иоанна Павла II встретил глава тамошней администрации Лех Бафя, некогда отличившийся в борьбе с «оазисным» движением Бляхницкого. Войтыле не раз приходилось вступать с ним в переписку по этому поводу. «Приветствую вас», — обратился к нему аппаратчик, не зная, как называть понтифика. «Да мы уже знакомы. По письмам», — ответил Войтыла
[650].
Польская элита сидела как на вулкане. Ей приходилось спасать лицо не только перед согражданами, но и перед Москвой. Западные комментаторы сравнивали паломничество понтифика на родину с недавним возвращением в Иран аятоллы Хомейни — параллель более чем тревожная
[651]. Били в набат соседи Польши по соцлагерю. Советский МИД доносил: «Друзья из некоторых братских стран говорили: „Костел продемонстрировал такую степень организованности, что невольно возникает вопрос, а что было бы, если бы политический заказ был другим (то есть направленным на разжигание страстей. — В. В.)?“»
[652].
Для Герека это был еще и личный вызов. Мог ли он оставаться вождем польского народа после такого? Ведь именно в этой роли его изображала пропаганда. Впрочем, он попытался извлечь для себя максимум пользы из паломнической поездки Войтылы. Еще в конце марта 1979 года советский генконсул в Кракове поделился некоторыми политическими расчетами правящей верхушки: «Друзья ожидают, что визит папы поможет укрепить моральное единство народа на национальной основе, стабилизировать настроения и обстановку, подтянуть дисциплину и улучшить отношения с костелом, повысить авторитет страны на международной арене, что будет способствовать получению кредитов и займов из разных источников капиталистического мира»
[653].
Второго июня Герек встретился с Иоанном Павлом II в Бельведере. Тридцать два года назад судьба развела их в Бельгии, и теперь бывший шахтер и бывший семинарист могли наконец посмотреть друг другу в глаза — в первый и последний раз. Партийный лидер постарался изобразить встречу с понтификом как одну из многих встреч на высшем уровне, в которых ему доводилось участвовать. Он уже беседовал с Никсоном, Брежневым, Жискар д’Эстеном, Павлом VI, Гельмутом Шмидтом и прочими сильными мира сего. Теперь вот Иоанн Павел II.
Из уст Герека прозвучала дежурная дипломатическая речь о борьбе за мир, о польско-ватиканских взаимоотношениях, о внешнеполитическом курсе Польши и т. д. Войтыла со своей стороны сделал приятное хозяину, расписав, как он восхищен восстановлением Королевского замка — этого символа польского патриотизма. Но все же понтифик не захотел до конца следовать правилам международного политеса. Будучи главой церкви, он сделал упор на ее положении в стране. «Костел для своей деятельности не требует никаких привилегий, а исключительно того, что необходимо для выполнения его миссии. В том же направлении работает и епископат, уже более тридцати лет ведомый таким выдающимся человеком, как кардинал Стефан Вышиньский <…>»
[654].
