Так кому там неймётся?
Открываю глаза, и с изумлением оглядываюсь — лежу на небольшой кровати в какой-то маленькой, светлой комнате. Из мебели — только шкаф, кресло и журнальный столик.
Тут же я вспоминаю все события вчерашнего вечера, и мигом вскакиваю с кровати. У двери стоит испуганная Ирина:
— Ой, я уж вас бужу, бужу. А вы так крепко спите!
— Что случилось?
— Так, вроде, с восьми у вас рабочий день. Никто не знает, во сколько девочка проснётся, но вы должны быть в образе феи к этому.
Киваю. Да, горничная права. Мне следует, по крайней мере, одеться. Напялив костюм феи, я подхожу к зеркалу, и оглядываю свою мордашку. Вчера забыла умыться — и вот, результат на лицо. Макияж Лерчика, конечно поплыл, но, смотрится ещё весьма прилично. Значит, у парня и впрямь дорогая косметика, которой он так дорожит.
С собой у меня косметики почти нет — я, как-то не продумала этот момент. Ну да ладно! Чем макияж феи может отличаться от макияжа Снегурочки? Только красными щеками! А уж их-то я сумею намалевать.
Через полчаса, полностью готовая, я выхожу из своей маленькой спальни и топаю на кухню. Там Асмик варит на плите в турке чудесный кофе, запах которого распространяется на весь первый этаж.
— Доброе утро. А почему вы не воспользуетесь кофемашиной?
— Никакая машина не приготовит кофе так, как я. Попробуй, не стесняйся.
Она аккуратно наливает мне в крохотную чашечку обжигающий напиток, и я закатываю глаза от умопомрачительного запаха.
— Вы просто волшебница!
— Нет, это ты волшебница, а я — повар!
Я оглядываю свой внешний вид, вспоминаю о крыльях феи, и расплываюсь в улыбке. У армянки очень тонкое чувство юмора.
Тут за дверью раздаётся топот ног, и на кухню вваливается огромный серый шерстяной комок, с корзиной в руках.
— Мама!
Женщина бледнеет, и отступает к плите, хватаясь за сердце.
Уродец входит на кухню, и приятным, женским голосом, спрашивает:
— Доброе утро. Я из праздничного агентства «Смех». Куда мне идти?
Я оглядываю ростовую куклу, и выдыхаю — это заяц! Просто, попав на улице под мокрый снег, шерсть куклы свалялась, а уши плавно легли на плечи.
— Вы Галина?
— Ага.
— Очень приятно, я — Настя. Фея и Снегурочка в одном лице. Будем работать в паре.
Заяц подходит ко мне, и протягивает влажную пушистую лапу. От куклы пахнет мокрым мехом и сигаретами. Всё понятно, Галина уже накурилась. Вот как её теперь отправлять в детскую?
Тут на кухню входит Лилия Иннокентьевна, одетая в шёлковый халатик с длинными рукавами. Она суровым взглядом осматривает помещение, и останавливается на Галине, одетой в костюм зайца.
Женщина пьяно икает, и начинает трястись, как осиновый лист, прислонившись спиной к стене. Её глаза расширяются, и она, напряжённо охнув, сползает вниз по стене, взмахнув руками.
— Ё-моё!
Асмик хлопает себя по полным бёдрам, и подскакивает к хозяйке дома. Женщина лежит без чувств, неловко вывернув левую руку. Её породистое лицо приобрело синеватый оттенок, а под глазами налились чёрные круги.
— Ну-ка, помогите мне!
Я подскакиваю к армянке, и хватаю Лилию Иннокентьевну за обвисшую конечность. Тут же халатик женщины распахивается, и нашему взору предстаёт дорогая ночнушка. Одна рука выскальзывает из расклешённого рукава, и я замечаю на запястье несколько рваных порезов.
Она пыталась покончить с собой?
Неожиданно из кармана халатика выскальзывает какая-то бутылочка, и падает мне прямо на мизинец левой ноги. Я охаю, и от испуга поджимаю конечность.
На паркете кухни лежит пустой пузырёк коньяка, объёмом в двести пятьдесят миллилитров.
— Опять выпила!
Мы с кухаркой усаживаем хозяйку на стул, и Асмик поднимает с пола пузырёк, потрясая им в воздухе.
— Ну, откуда она его взяла? Ведь нет ни капли спиртного в доме! Павел Иванович всё спиртное в минибаре на замке держит, чтобы жена не пила, а она всё равно где-то бутылки достаёт и пьёт! Только восемь утра, а она уже где-то шкалик раздобыла и выпила!
Женщина горестно качает головой, выбрасывая бутылочку в мусорное ведро.
— И что, она каждый день пьёт?
— Да постоянно! Хозяин её и кодировал, и запрещал, и пугал, и бил — а только всё без толку. Глаза зальёт и ходит по дому, ко всем цепляется. Трезвая-то она тихая, даже очень. А как выпьет — чистой воды грымза!
— Чего ж он с ней не разведётся?
— Да чёрт её знает! Может, любит. А может — из-за денег. Лилия Иннокентьевна — дочь известного нефтяного магната, Павел Иванович ему многим обязан. Может, поэтому и терпит все выкрутасы жены. Хотя… Его и дома почти никогда не бывает, всё время на работе торчит.
— А она всегда пила?
Кухарка качает головой, запахивая халатик на хозяйке.
— Нет. Я-то давно в доме служу, много чего знаю. Когда Лилия Иннокентьевна хозяйкой стала, она всего боялась — тенью по дому шмыгала, вязанием увлекалась, о детях мечтала. А потом у неё выкидыш случился, потом второй, третий. А четвёртого она до срока доносила, но ребёнок умер при родах. Вот с тех пор она и пьёт. И больше не беременеет.
Я с жалостью смотрю на женщину, и перевожу взгляд на Галину, до сих пор одетую в костюм зайца.
— Так может, она сейчас решила, что у неё белая горячка? Испугается, и пить бросит?
— Ох, не знаю. Но лучше вам с кухни уйти, а то, не ровен час, придёт в себя хозяйка, да тумаков раздаст всем за такую шутку. Поднимайтесь-ка наверх, к Василисе. Я сейчас завтрак на всех приготовлю, там и поедите.
Я киваю, хватаю молчаливую Галину за пушистую лапу, и тащу наверх, в спальню девочки.
Василиса уже проснулась — девочка нежится в своей кровати-карете, завернувшись в мягкое одеяло. Увидев меня рядом с зайцем, удивлённо прижимает ручки к щекам.
— Ого! Вот это громила!
Улыбаюсь. Похоже, ребёнок уже проникся ко мне симпатией.
