Я оглядываюсь. Вокруг меня — толпа людей. Все куда-то бегут, спешат и не обращают на меня никакого внимания. Но, кто-то только что звал меня, я в этом абсолютно уверена. И это был не пустой звук, это был голос Марата!
Оглядываюсь. Я должна найти мальчика.
Вот какая-то бабулька, мощно работая локтями, пробирается мимо меня. Её седые волосы свисают на глаза, но я отчётливо понимаю, что уже где-то видела эту женщину ранее.
Хватаю её за локоть, чтобы убедиться в своих подозрениях. Бабуля откидывает прядь седых волос с лица, и смотрит на меня, не мигая. Взгляд у неё — ненавидящий, злой. Присматриваюсь — это Алевтина Петровна, бабушка Марата.
— Алевтина Петровна!
Я трогаю старушку за плечо, чтобы поинтересоваться, где мальчик. Женщина останавливается возле меня и поджимает губы:
— Чего тебе?
— Я Марата ищу. Вы не видели его?
— Дела мне нет до твоего волчонка! Пусти!
Женщина вырывается, и бросает на меня злой, полный ненависти, взгляд. У меня перехватывает дыхание. Ну, как же так?
— Как можно быть такой бесчувственной? Вы ведь воспитывали его с малолетства!
Старуха замедляет ход, оборачивается, и подходит ко мне, почти вплотную.
— И это кто взывает к моей совести? Та, которая бросила своего сына в роддоме? Которая побоялась нести ответственность, села на шею бабушки и полностью переложила на неё свою вину?
Она трясёт указательным пальцем правой руки перед моим носом:
— Не тебе осуждать меня! Никакая ты не мать! Ты — кукушка!
Кукушка! Кукушка! Эхом звенит у меня в голове последняя фраза женщины. Моё дыхание усиливается, а сердцебиение учащается, и я просыпаюсь, дёрнувшись.
……………………………
Подо мной — смятая влажная простынь. Очевидно, во время кошмара я сильно ворочалась в постели. Господи, это был только сон…
Уже вечер? Сколько часов я проспала?
Охая, встаю с кровати и смотрю в окно. Там — кромешная тьма. И непонятно, то ли вечер, то ли ночь.
Голова гудит нестерпимо, а губу раздирает зуд болячки. На трясущихся ногах я подхожу к окну и выглядываю на улицу. Людей нет, как будто все вымерли. И не мудрено — за окном — бушует метель, сильный ветер гнёт деревья, кидая в моё окно ворох пушистых снежинок.
Вот это да! Предсказывать погоду у нас — как играть в русскую рулетку. Повезёт, или нет?
Отхожу от окна — по телу бегут мурашки, и я поёживаюсь от холода. Интересно, это погода за окном так на меня повлияла, или, у меня, всё же, температура?
Всё тело влажное от пота, а ночнушка прилипла к коже. Надо бы сходить в душ — хоть обмыться. Сглатываю слюну и морщусь — горло невыносимо болит.
Хочу ещё чаю. Горячего.
Странно, но голода я совсем не чувствую. Очевидно, болезнь заглушила желания моего желудка. Тем лучше. В холодильнике-то у меня мышь повесилась — живя одной много готовить не нужно. Так меня и дома всё время не бывает.
Чай — его готовить много ума не нужно. Главное — дойти до кухни.
На ватных ногах, собрав всю свою волю в кулак, я плетусь на кухню, по пути взглянув на часы, висящие на стене — семь вечера. Так, теперь, хотя бы, знаю сколько время.
Включаю чайник и плюхаюсь на стул. Вот-вот, надо только немного подождать. Сейчас заварю себе чаю, выпью и согреюсь — по телу бегают мурашки, а на голову, как будто надели тяжеленную кастрюлю.
И как я умудрилась так сильно простудиться?
Чайник щёлкнул и отключился. Хорошо.
Встаю со стула, и тянусь за чашкой, стоящей в сушилке. Но, моя координация движений, отчего-то, нарушена — пальцы меня не слушаются. И чашка, выскользнув из рук, летит вниз. Взрыв. Осколки поднимаются вверх, веером рассыпавшись по кухне, оставляя на моих ногах многочисленные порезы.
— Чёрт!
Плюхаюсь обратно на стул. Ну, почему жизнь так несправедлива? Мало того, что я заболела, так ещё и осталась одна. Некому за мной поухаживать — Пашка убежал домой, спасать жену от пьянства, Аринка — в Париже, со своим папиком. Даже адвокат уехал к родственникам в Питер! Только я осталась тут одна, никому не нужная!
Из глаз брызнули слёзы бессилия.
От жалости к себе у меня защемило сердце, и нос, здорово опухший от болезни, опух ещё сильнее от накативших слёз.
— Соберись, тряпка!
Встала со стула и направилась в санузел — за совком и веником. Надо собраться и хотя бы прибраться на кухне. Будем считать, что битая чашка — к счастью.
Кое-как собрав осколки с линолеума, я вытряхиваю их в мусорное ведро, и без сил плюхаюсь на стул. Кажется, потрудилась совсем чуть-чуть, а чувствую себя так, как будто разгрузила целый вагон с углём.
Второй чашке повезло больше — её я цепко ухватила своими длинными пальчиками, и стащила вниз, на столешницу. Меня всю трясёт от озноба и накатившей волны жара. Нет, всё-таки, температура.
Уже сидя на стуле, и держа в руках чашку с обжигающим чаем, я постепенно прихожу в себя.
Так-так, всё не так уж страшно. Сейчас измерю температуру, выпью какое-нибудь жаропонижающее и приду в себя. А потом закажу на дом роллы, или пиццу — полакомлюсь. Есть-то всё равно что-то надо. А готовить — у меня просто нет сил.
38,5.
Ну что ж, не страшно. Умереть от такой температуры я не должна, надо принимать экстренные меры — надо уже принять, что никто обо мне не позаботится, кроме меня самой.
Но, сначала, хоть оботру тело влажным полотенцем. Душ я не рискнула принимать. Во-первых, температура довольно неприятная, во-вторых, не хочу потом ходить с мокрыми волосами.
Быстро смочив полотенце горячей водой, я совершила нехитрое обтирание, и почувствовала себя полегче.
Заказав по телефону пиццу, я завариваю себе пакетик с жаропонижающим, которое обещало поставить меня на ноги с первого же глотка, и плюхаюсь на диван, укрывшись мягким клетчатым пледом.
Очевидно, лекарство начало действовать, и я снова задремала, под мелькание телевизора.
………………………..
