Ну, и что теперь делать?
Раздаётся звонок в дверь. Я выдыхаю — приехавший курьер ненадолго спасает меня от неудобного вопроса. Но, надежд, что сын откажется от поисков родного отца, практически нет.
— Пойдём чай пить с пиццей. И поговорим обо всём спокойно. Сегодня же Рождество. Я так мечтала быть с тобой рядом в эту ночь.
Мальчик пожимает плечами, и спокойно отправляется за мной на кухню. Усевшись друг напротив друга, я раскрываю коробку с ароматной пиццей, и наливаю сыну чай в большую кружку.
Надо сказать, что усталость бетонной стеной навалилась на меня, и я понимаю, что простуда снова даёт о себе знать — глаза просто слипаются, а в голове начинает шуметь.
— Марат, я очень перед тобой виновата, я знаю. И я не буду тебе говорить, что так сложились обстоятельства — у меня нет оправдания. И ты вправе так ко мне относиться сейчас. Но поверь, я очень хочу всё исправить.
Мальчик с жаром накидывается на нехитрое угощение, и я ощущаю острый укол совести — какая же я мать? Кормлю сына лепёшкой неизвестного происхождения.
Не так должна была состояться наша встреча, совсем не так. Марат должен был войти в квартиру, где его всегда ждут — наряженную к празднику, с кучей вкусностей на столе, и с многочисленными подарками под ёлкой. Но, у меня нет ничего из этого — даже ёлки. Я не наряжаю её уже три года — с тех пор, как умерла бабушка тридцатого декабря.
Но, ничего не поделаешь, наверное, я на самом деле, никудышная мать. Как сказала приснившаяся мне Алевтина Петровна — кукушка….
Но я всё исправлю!
Сын молча ест, ничего мне не говорит на мою пламенную речь. Решив взять быка за рога, я начинаю изливать мальчику душу.
— Я искала тебя восемь лет! Я горячо молилась, чтобы однажды обрести тебя, обнять, объяснить тебе всё! Я знаю, что мне нет прощения, но, если ты захочешь, я тебе всё расскажу.
— Мне не интересно.
Понуро киваю. Ну да, мой сын — как недоверчивый волчонок. И он даже не хочет ничего знать! Как же мне с ним подружиться?
По телу начинают бегать мурашки, а нос снова закладывает. Да, похоже, действие волшебного порошка заканчивается.
— Так что? Вы мне скажете, где мой отец?
Марат с вызовом смотрит на меня, упрямо вздёрнув подбородок, совсем как папа. Левая бровь слегка подрагивает — значит, сын очень нервничает сейчас.
— Я не знаю. Он уехал из Столицы.
Не знаю, почему я придумала это, но язык уже сболтнул — дальше отступать некуда. Что ж, придётся держаться этой версии событий.
Мальчик опускает глаза в стол и принимается крутить пальцем по ободку чашки. При виде этого жеста, у меня темнеет в глазах — точь-в-точь так же делала моя покойная бабушка, когда о чём-то задумывалась. Неужели, передаются по наследству не только черты лица, характера, но и жесты?
— Где ты это всё время жил? У Саши Боголюбова?
— Да, у него мама очень хорошая, добрая. Она даже думала, чтобы меня усыновить.
От этих слов у меня внутри всё похолодело. Ну, уж нет! Я никому не отдам своего сына!
— Но ей не разрешат — Сашкин папа умер в том году, а одиноким не разрешают усыновлять ребёнка.
Хм. А я-то ведь тоже одинока. Или, если Марат — мой сын, на меня это правило не распространяется? Нужно будет обязательно поговорить об этом с Илларионовым по его возвращению.
— Оставайся у меня. Это и твой дом тоже.
Эту фразу я произношу с дрожью в голосе. Чёрт побери, как я боюсь услышать ответ мальчика! А что, если он сейчас откажется? Отвергнет меня? Скажет что-то грубое и обидное?
Да я и сама понимаю, что заслужила к себе такое отношение…
— Хорошо. Спасибо.
Сердце отчаянно забилось, и я не поверила своим ушам — это правда, или мне показалось из-за болезни?
— Во сколько ты ложишься спать? Я хочу всё-всё о тебе узнать.
Мальчик пожимает плечами:
— Часов в одиннадцать. Да мне всё равно, я люблю рано вставать.
Улыбаюсь. Отлично, вроде, разговор вошёл в нужное русло.
— А что ты любишь кушать? Ты мне скажи, я завтра приготовлю.
— Вы же болеете.
Морщусь, и хватаю сына за прохладную ладонь:
— Ради Бога, не называй меня на «вы». Я твоя мама. Если не можешь сказать мне мама, говори Настя. Только на «ты», пожалуйста.
— Замётано.
Выдыхаю. Опять этот молодёжный сленг. Ну, ладно. Потом поднатаскаю сына по русскому языку и литературе. Главное сейчас — без нравоучений, подружиться с Маратом.
Мы перемещаемся в гостиную, к телевизору. На экране — новогодняя комедия Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С лёгким паром»! Мальчик морщится при виде Жени Лукашина, и заявляет:
— Не люблю этот фильм! Какая-то муть.
— Почему? Это культовая комедия. Твоя прабабушка её обожала.
Марат поджимает губы, и тычет пальцем в экран:
— Лукашин — алкоголик и мямля. Надя эта — вообще шалава. С женатым всю жизнь встречалась, а потом бросила нормального мужика ради какого-то незнакомого алкаша.
Улыбаюсь. Ну, что сказать? У нас — абсолютно разное мировоззрение. Я всю жизнь смотрю эту комедию, как сказку, с добрым и счастливым концом. И никогда не думала её разобрать по косточкам, как мой сын.
— Давай переключим. Иду на примирение, и отправляюсь на кухню, заварить себе очередной пакетик с волшебным лечебным порошком. Сейчас выпью кружку этого лимонного напитка, и приду в себя. А то, сейчас отчётливо ощущаю, как температура тела ползёт вверх.
Завариваю порошок, и возвращаюсь в гостиную, аккуратно ступая, чтобы не разлить живительный напиток. Марат, свернувшись клубочком, сопит на продавленном диване, положив под голову небольшую подушечку.
Смотрю на мальчика с умилением. Господи, как хорошо, что в Рождественскую ночь сын всё-таки решил остаться со мной. Даст Бог, мы сможем наладить наши отношения, и мальчик однажды назовёт меня «мама».
Ставлю чашку на журнальный столик, и сажусь рядом с сыном на диван. Вот он, совсем рядом. Такой родной и, в то же время, такой чужой.
Нагибаюсь и целую мальчика в прохладную щёку. Она у него, видно, отморожена — шершавая на ощупь и слегка красноватая. А родимое пятно у правого уха — очень милое, вытянутой формы, совсем его не портит. Ощутив прилив материнской любви, я утыкаюсь носом в свитер ребёнка и вдыхаю его запах.
Как прекрасно!
Слёзы катятся у меня из глаз, но я не замечаю этого. Я в Рождественскую ночь, рядом со своим сыном — что может быть чудеснее? Разве, не об этом я мечтала?
Устраиваюсь возле дивана. Сейчас принесу сюда подушку и одеяло. Буду спать на полу, рядом с сыном. А то вдруг, он проснётся, и решит уйти, пока я сплю? Нет, я не могу этого допустить.
