Но я не знал, как мне сказать им об этом, какие найти слова, чтобы убедить людей бросить все нажитое барахло и бесполезный на снежной целине асфальтовый транспорт.
Видя, в каком они состоянии, я и не пытался. Это было бесполезно. А быть посланным по известному адресу мне совершенно не хотелось. Естественно, для них во всем был виноват я. Такая уж была моя участь. Если все получалось хорошо, все считали, что все так должно было случиться. Если нет, значит, виноват дебил-начальник.
Тем более что детско-бабская, горластая, скопидомская, недалекая стихия захлестнула почти всех членов группы. Дядьки, оказавшись возле своих благоверных, потеряли способность мыслить здраво, снова став членами «ячеек общества», в которых верховодили женщины.
Я мог положиться только на четырех одиноких мужиков: на пару молодых ребят-студентов, вдовца Леню и закоренелого холостяка Андрея. Но, поскольку оружие было практически у всех, перевес сил был не на моей стороне.
В голове крутились какие-то обрывки мыслей, мозг настойчиво в фоновом режиме искал решение. Кроме того, меня очень интересовало, кто же нас сдал.
По конфискованным тайникам с оружием и провиантом определить предателя было точно нельзя. Захваченные члены группы могли выдать их местоположение. Классического вычисления шпиона по адресно-дозированной информации явно не получалось. Пеленгатор вовсю вертелся, сканируя эмоции людей, но их параметры не выходили за пределы нормы.
Из головы не шел разговор с вежливым человеком, который выловил меня по транку и десяток минут вводил в курс дела относительно изменений в структурах власти.
Полковник Лукьянов, как он представился, очень просил не совершать необдуманных поступков и предлагал добровольно пойти на службу новому общемосковскому правительству. Опираясь на сборный отряд спецназа, власть в столице захватила группа, именующая себя комитетом общественного спасения. Хотя правильней ее было бы именовать филиалом комитета государственной безопасности, поскольку большинство его членов были гэбэшниками.
Внутрисадовая республика в одну ночь пресекла милицейскую вольницу во всех секторах. Убитых было совсем немного, правоохранители разобрались по-свойски.
Этому способствовал невысокий моральный дух бомжей, которые бросили оружие, как только запахло жареным. Горе-вояк в полном составе перевели во вспомогательные подразделения, готовя кадры для лагерной охраны и оцеплений. В центре и без того хватало квалифицированного рядового состава.
Их начальников выборочно расстреляли, а основную массу офицеров бросили в Лубянскую внутреннюю тюрьму. После фильтрации и вербовки новообращенные должны были с понижением пополнить ряды милицейских центров.
Особое внимание полковник обратил на то, что пятнадцать человек из числа членов группы и родственников, включая мою дочь, находятся «в гостях на Лубянке», и комфортность их пребывания будет зависеть от моей сговорчивости.
Я взвешивал наши шансы и пытался предугадать развитие событий. Это было тоскливо, поскольку куда не кинь, все выходило криво. Варианты упирались или в большое зверство, или в смерть среди снегов.
Наконец я не выдержал. Добавив мощности своему «светлячку», я приказал мужчинам собираться. Диму-электронщика я оставил в микроавтобусе, сканировать мысли людей на сходке и осуществлять общее наблюдение за пространством.
Я вкратце обрисовал собравшимся ситуацию с мором и энергетикой, обьяснил, отчего нельзя бесконтрольно увеличивать мощность носимых генераторов. Толпа то вздыхала в ужасе, то гудела. Были моменты, когда люди готовы были кинуться на меня.
В конце речи я подробно обьяснил, что мы должны уехать, несмотря на противодействие власти. Как бы сладко она не пела, какими бы карами не угрожала… Мутировать со всеми под землей в карликовом метрополитеновском государстве под началом «кровавой гэбни» – надругательство над своими детями и внуками, которые будут проклинать нас.
Однако своих мы не бросим, а значит, должны энергичными действиями добиться выдачи захваченных. Поэтому мобильный отряд воспользуется запасами оружия, которое не изъяли милицейские. А у нас есть чем устроить им «хорошую жизнь» – заряды инициированного распада и даже самодельные крупнокалиберные минометы для стрельбы ими.
Люди угрюмо молчали… Никто не рвался бросить все и налегке двигаться в холодную неизвестность, положась на милость неласкового российского Бога и вычисления псевдоученого психа… Тем более никто не хотел ввязываться в бой со спецназом.
Честно говоря, я не знал, что мне делать. Все мои фокусы с генераторами тут не срабатывали, слишком большая мощность излучения требовалась. Возможно, люди и понимали, что я прав, но, как всегда, ждали, когда претендующий на роль вождя проявит силу, чтобы у них был повод наступить на горло собственному упрямству и самолюбию…
Тут Дима-электронщик помахал мне рукой. То, что я увидел, одновременно вызвало дикую злобу и почему-то глубокое удовлетворение. В конце концов, надо уметь найти что-то полезное и в плохом.
Стас Поляков, мужик, которого я знал больше 10 лет, оказался предателем. Сдал он нас, чтобы выжить самому, спасти жену и детей, мальчика и девочку, соответственно семи и девяти лет от роду. Я не стал глубоко рыться в его мозгах, достаточно было увидеть на экране некомфортные тета-ритмы страха, вины и поиска решения. Уж он-то понял всю тяжесть ситуации. Теперь, осознавая свою глупость, он убеждал себя в том, что если другие не узнают, то все будет по-старому. А он сможет примириться со своей совестью и даже попробует загладить предательство.
Я поразился даже не моральной низости человека, мне много чего такого довелось повидать за жизнь, а в последнее время особенно. Я вдруг остро захотел, чтобы возможности, которые обеспечивала мне технология, стали доступны мне безо всякого железа.
– Давайте его брать, – скомандовал я. – Только похитрей. Аккуратно отсеките и разоружите его бабу.
Я вышел и сказал, что обстановка усложнилась. Нужно немедленно грузиться на «Уралы» и ехать. «Кто на погрузку – выходи», – скомандовал я.
Как и ожидалось, Стасик полез вперед. Остальные застыли в нерешительности.
– Ну хоть кто-то… – заметил я. – Молодец. Скажи им что-нибудь.
– Вы тут все сдохнуть хотите?! – с готовностью затарахтел Поляков. – На своих колесах вы из Москвы не выберетесь! А под землей быстро все передохнете. А может, и чего похуже будет: шерсть вырастет, клыки, когти. Будете на людей бросаться, мясо из тела рвать. А мозг усохнет совсем, станете как зомби. Этого вам надо?
Язык у мужика хорошо подвешен, и он добрых пятнадцать минут с переливами и повторами стращал собрание перспективами жизни в метрополитене, перемежая эти страшилки прогнозами о гибели в снегах. Несколько человек под напором зажигательных фраз отделились от толпы.
Словарный запас у краснобая наконец истощился. Воспользовавшись паузой, я протянул ему руку.
– Спасибо, хорошо сказал, – произнес я.
