– Туда, стреляй, олень! – крикнул я.
Лейтенант налетел, выбил из рук оружие, пихнул меня обратно в канаву и навалился сверху, занося руку для удара, дыша табачным перегаром и чесноком:
– Паря, сказывай, быстро сказывай, как мертвяков положил, а то ведь клянусь, отделаю, как Бог черепаху.
– А кто упырей стрелять будет, коли не сознаюсь? – с издевкой поинтересовался я.
– Данилушка, поведай мне это слово тайное, чтобы пулю заговорить. Век буду водкой поить, если живы останемся.
– Я покажу, дядька. Делай, как я.
Выбравшись из-под горообразного лейтенанта, я установил пулемет, скороговоркой повторяя: «Цель пониже пупка, повыше срама», стреляя после каждой фразы. Слева от меня раздалась очередь, закончившаяся воем погибающего кровососа, и я не сразу сообразил, что у Кротова тоже получилось.
Не сговариваясь, мы поползли в разные стороны, руганью и тычками приводя в чувство бойцов.
Мне показалось, что ожесточенный огонь противника, который поливал наши позиции не слишком прицельным, но частым и плотным огнем, несколько нарушил наведенный ужас. Не то грохот очередей и вой пуль действовали отрезвляюще, не то, занервничав, нелюди потеряли способность внушать страх другим.
Однако вампиры были слишком близко. Легко было сообразить, что, пока бойцы очухаются, нападающие подойдут метров на пятьдесят. А с пятидесяти метров, даже стреляя от бедра, при наличии лазерного прицела промахнуться невозможно. И люди, которые еще не вполне пришли в себя, начнут вставать прямо под кинжальные очереди ночных упырей.
Я подхватил автомат с убитого ополченца, поменял диск в пулемете и выскочил, крича дурняком – Вставайте, сукины дети! Побежал вдоль канавы, петляя, как заяц, прыгая и кувыркаясь, периодически ныряя под защиту земляного бруствера, со страху и отчаяния вопил нечто непотребное про «мокрожопых вояк», которые боятся «ходячих мешков с говном». Стучал прикладом и каблуками по головам дружинников, сваливал на них комья земли, заставлял их стрелять и орал, куда нужно целиться.
Пули завывали совсем рядом, жирно чмокались в землю. Но и моя «адская машинка» не молчала. Поставленный на огонь очередями, пулемет огрызался свинцом. Нежить, которая слишком долго целилась и неуклюже двигалась в своих тяжелых балахонах, валилась на землю по двое, а то и по трое. Но автоматы в цепи, сделав несколько очередей, безнадежно замолчали.
«В атаку, за мной!» – закричал я. Понимая, что делаю, возможно, последнюю глупость в жизни, я выскочил из придорожного кювета и побежал навстречу врагу, щедро угощая вампиров пулями.
РПК смолк. На мгновение меня охватил приступ паники. «Суки, бляди, падлы!» – заорал я, бросая пулемет и сдергивая «калаш» с плеча.
В этот момент откуда-то издалека, не из цепи, ударили очереди.
Вначале я не узнал его, без плаща и головного убора, с перемазанным пылью лицом.
Но это был мой отец. Левой рукой он поддерживал на переносице очки, а правой держал автомат, засевая пулями пространство перед собой. Как он еще не убил кого-нибудь из своих? Видимо, Бог иногда помогает безумцам.
На какое-то мгновение вампиры дрогнули. Они, видимо, решили, что в обозе люди оклемались в достаточной степени для того, чтобы пойти в контратаку. Даже я почувствовал, как сразу стало легко.
Сзади кто-то рявкнул: «Пригнись!» – и, оставляя дымный след, полетела граната. Я совсем забыл, что княжеские гвардейцы были вооружены настоящими, а не фитильными гранатами. И метали они их на пятьдесят метров. Я рухнул, дергая затвор автомата и беря на прицел ближайшие серебристые фигуры. Взрыв оглушительно ахнул, разгоняя остатки страха.
Ударили АК дружинников, люди поднялись, замахиваясь зажатыми в кулак РГД-5, которые три секунды спустя разлетелись вспышками пламени в цепи нападающих, нашпиговывая металлом немертвых.
Я повернул голову назад, ища отца. Он бежал совершенно обалделый, со счастливым выражением лица, губы его шевелились. Кажется, он кричал: «Я попал, я попал!» Перед отцом очередью ночного кровососа срезало ополченца, тот тяжело рухнул на землю, и я не услышал, почувствовал, как хлопнул капсюль запала выпавшей из руки гранаты.
Я закричал:
– Граната, ложись! Ложись, взорвешься!
А он в упоении от собственной смелости продолжал бестолково, неприцельно стрелять и бежать навстречу собственной смерти. Дым, грязь, пыль, комья поднятой взрывом земли закрыли отца от меня.
Что было дальше, я помнил смутно. Бой превратился в свалку. В руках у меня было два автомата. Я попеременно жарил короткими, не давая бойцам противника прикрывать отступление. Вампиры неуклюже бежали к люкам, сбивались в кучи и дрались у спасительных проемов, а гранатометчики ловко забрасывали их тяжелыми Ф-1, которые в клочья рвали упырей.
В голове была какая-то опустошенность. Я машинально переставлял ноги, бесцельно перемещаясь по полю, разглядывая поверженных немертвых, пытаясь понять, лицо или рыло скрыто под темным стеклом шлема.
Потом я, очевидно, решив, что нечего пропадать добру, подцепил вампирский автомат, дернул с убитого кровососа разгрузочный жилет. А поскольку тот не желал сниматься, со зла разрядил в голову вампира весь рожок его же оружия.
Пули сначала раскроили шлем, показав серую, мерзкую, оплывшую, но все же смутно узнаваемую женскую физиономию с седой шевелюрой. Потом голова разлетелась, как арбуз, забросав траву коричневыми кусками протухшего еще при жизни кровососа мозга.
Впрочем, это было лишним, от нервов. По мере того как гасли синие огоньки генераторов на поясах, тела теряли форму, это было видно даже сквозь их многослойное, балахонистое одеяние.
Почему-то мне подумалось, что вампирка наверняка огорчилась бы больше всего тому, как испачкались волосы, которые она мыла и сушила феном каждое утро, полагая, что с грязной головой на улицу не пустят.
Поймав себя на таких мыслях, я испугался, что могу сойти с ума, вспоминая то, что было не со мной. Я ушел в собирательство трофеев: поднимал всякие нужные железяки, даже скрутил лазерный прицел с одного из автоматов и разжился мечтой любого мальчишки – настоящим пистолетом.
Делалось это не из корысти, не из черствости. Мне очень не хотелось увидеть то, что сделали осколки гранаты с моим отцом. Но все же ноги привели меня к дороге.
Какой-то человек сидел в канаве, положив на колени автомат, наклонив голову, сжимая лоб и виски. Рядом что-то блестело – очки. Я отметил, что стекла целы.
– Папа? Папа, ты жив?! – закричал я.
– Живой, сынок, – ответил он, поднимая голову.
На лбу набухала устрашающих размеров шишка.
– Ты не ранен? – с тревогой спросил я.
– Если не считать «рога» на голове, то все в порядке.
– Повезло тебе, архивариус, – сквозь зубы бросил подошедший сзади человек. – Втулкой от взрывателя задело… По касательной.
