Мне стало страшно. Это была не манифестация – бунт. Я различил в толпе самое разнообразное оружие, от булыжников и дубин до дробовиков и автоматов. «Ну чем не зомби? – вдруг иронически заметил во мне чужой голос. – Не ссы, прорвемся».
Поддавшись общей панике, кадеты стали колотить по железу решетки, то прося добром, то угрожая открыть огонь. Им не отвечали. Я понял – действовать надо немедленно.
Новая стена располагалась позади рва. От этого перед воротами образовалась площадка, где вполне могло разместиться небольшое подразделение. Здесь мы будем защищены от фланговых атак и сможем сдерживать нападающих, пока не кончатся боеприпасы.
– Строиться! – заорал я. – Мины из ранцев – минометчикам! Первое отделение, лечь! Второе отделение, на колено! Третье отделение, стать за вторым! К бою!
Парни выполнили мою команду. Взвод ощетинился стволами.
– Гражданских пропустить в проход ворот к решетке. Минометчики, готовьсь! – продолжил я. – Огонь по команде.
Толпа стала разбегаться.
– Куда?! – спросил я одного, схватив за рукав.
– Отстань! – заверещал мужик. – Вас убьют, вона их сколько. И нас заодно тогда прикончат.
Я отпустил его. Но все же более десятка людей предпочли остаться под нашей защитой. И оказалось, не зря. Как только разбегающаяся толпа соприкоснулась с восставшими, они пропустили их вглубь и снова сомкнулись.
В людском море взлетели поднятые руки с оружием. Раздались удары, крики, стоны, истошный женский визг. Расправа ненадолго задержала восставших. Когда они подошли на тридцать метров, я крикнул:
– Стоять! Ближе не подходить!
Ребята клацнули затворами. Толпа остановилась.
Кто-то крикнул: «Ну чего стали?!» Ему ответили: «Боязно. Стрельнут ведь».
Действительно, диспозиция была для нападающих крайне невыгодной. Добраться до кадетов можно было только по мостку без перил, шириной в полторы тележных колеи. Кадеты же могли свалить сотни людей, пока не иссякнет боезапас подразделения.
– Слушать меня! – снова закричал я, набрав в грудь побольше воздуха. – Стоять на месте! Попытка наведения оружия и замах рукой – провокация! Стреляем без предупреждения!
– Да кого вы испугались? – раздался глубокий сильный голос.
Сквозь толпу, в сопровождении десятка вооруженных мужиков выбрался высокий бородатый человек в красной рубахе. Он был худ и бледен, однако в нем чувствовалась изрядная сила.
Близко посаженные глаза глядели пристально, внимательно, завораживающе. Но его главным оружием был голос, то вкрадчивый и бархатистый, то раскатистый, точно громовой удар.
– Это же детишки, мальчики. Бросил их хозяин, предал. Податься им некуда. Они с испугу за свои железки взялись, нас боятся. А чего нас бояться? Мы ведь не кусаемся, верно?
Человек обернулся к своим спутникам, ища одобрения. Мужики заржали.
– Мы вам вреда не причиним, мальцы. Поди натерпелись от ирода. Я-то знаю, как вас тиран кормил. На каторге и то больше дают. Верно?
Мужики послушно закивали.
– Накормим вас, напоим. Марафет дадим, коли желание такое будет. А то и бабоньку… Поди не пробовали, парнишки? Это дело сладкое, особенно по первости…
Кадеты молчали. Я чувствовал, как этот чертов голос убаюкивает ребят, отнимает способность к сопротивлению. Этот человек был опасней всей этой обдолбанной толпы, и его нужно было валить. «Господи, – подумалось мне, – ну отчего я так не умею?» Что-то внутри подсказывало, что когда-то и я мог так же влиять на людей.
Я махнул рукой, подзывая Макса, и прошептал:
– Как выпустим по рожку, заводи свою музыку. Первый залп – в середину. Остальные – смотри как лучше. Накрой, кого сможешь. На всякий случай оставь десяток мин».
– Стрелять? В людей? – поразился Макс. – Разве можно?
– Можно, – ответил я. – Наши нас бросили. Эти отберут стволы и поколют на раз. А так… на тебя вся надежда. Исполнять!
– Есть, – растерянно ответил командир минометчиков.
Он бросился обратно.
– …А потом… не одолеть вам нас. Нас вона сколько. Мы народ, мы сила. Давайте, ребятушки, мы сейчас к вам подойдем. Хотите – отдайте ваши игрушки… А хотите – к нам вступайте в рабочую дружину. Грех это, с народом воевать. Вас отцы ваши проклянут, и дети стыдиться будут. Мы ведь за мир и справедливость боремся. Хлеб голодным, войне конец. Чтобы вы в школе учились, а не на кишки выпущенные у плахи смотрели.
Вдруг перед глазами промелькнули расстрелы и голодоморы, о которых я читал в отцовских книгах. Репрессии, партийные чистки, концлагеря и революционные войны. Я словно воочию увидел, каких краснобаев выберет в главари серое, обдолбанное быдло и как они будут давить и опускать мыслящих людей, чтобы такой вот незатейливый обман воспринимался как истина в последней инстанции.
– Огонь! – страшно закричал я.
Толпа отшатнулась, но тут же подалась вперед. Никто из кадетов не выстрелил. В дело вмешался тот, от кого я этого не ожидал.
– Нет, не стреляйте! – заорал Муся, выскакивая перед строем стрелков и отчаянно размахивая руками. – Это ведь наш народ. Они больны и голодны. Их нужно накормить и просветить…
«Боже мой, какой дурак, – пронеслось у меня в голове. – Да если они подойдут хотя бы на десять шагов…» Бешеная злоба заполнила меня всего. Мне стало плевать, что это один из своих.
– Иди сюда, просветитель ебаный, – закричал я, выволакивая Вольку с линии огня.
Я двинул ему коленом в живот, бросил на землю. Выхватил «стечкин» из кобуры и нажал на спусковой крючок. Кто-то ударил меня по руке, сбив направление выстрела. Это был Наум.
– Так нельзя, Конец! – крикнул он.
Я стал вырывать руку с оружием, чтобы застрелить его. В этот момент из толпы ударила очередь. Кто-то из охраны краснорубашечника сообразил, что командир кадетов опасен. Расстреливая несогласных, он вполне может добиться, чтобы остальные выполнили его приказ.
Но, пытаясь помешать, Иноземцев оказался на пути бандитских пуль. Наума не спас тонкий казенный бронежилет. Он поймал в спину струю металла и мешком повис на мне, пачкая кровью.
Ребята опомнились и открыли огонь. С перепугу они палили сразу все, причем очередями. Человека в красной рубашке и его дружинников скосили в одно мгновение. Тяжелые пули АКМ валили в плотной толпе сразу нескольких человек. Те, кто пытались вскинуть оружие, тут же становились мишенью. Перед кадетами образовался вал из трупов.
Расстреляв магазины штатных автоматов, ребята взялись за резервные «стволы». Первый испуг прошел. Осталась только холодная злоба, расчет и понимание, что обратного пути нет. Большинство стрелков перешли на одиночные. Плотность огня ослабла.
Ревущая толпа опасно приблизилась. Несмотря на то что передние пытались убежать, задние напирали. В этот момент раздались хлопки наших минометов. Стальная смерть с визгом упала на головы нападающих. Взрывы отрывали конечности и нашпиговывали горячими осколками тела. Напор ослабел. Но, расстреляв по кассете, минометы встали.
