Пара каких-то сумасшедших бабок из той небольшой группы людей, что мы спасли, истошно вопя, вцепилась в минометчиков. За грохотом стрельбы я не мог слышать, что они орут, но по движению губ догадался, что кричали про «иродов, душегубов» и про то, что «нельзя стрелять в живых людей».
«Ленинские» полезли снова.
Мне ничего не оставалось, как пустить в ход свою ручницу. Громовые раскаты от полета 20-миллиметровых стальных шаров перекрыли все звуки.
Пули вонзались в нападающих, прочерчивая в толпе длинные дорожки из взлетающих кровавых ошметьев. Мое вмешательство позволило парням воткнуть в оружие свежие рожки.
Заряды в массомете внезапно кончились. Я сгоряча пару раз дернул за спусковой тросик, пока это не понял. Восставшие снова двинулись на кадетов.
В этот момент Кашин наконец оторвал от себя бабку и срезал ее очередью из автомата. Минометы стали бить непрерывно. Как только отстреливался один, начинал работу другой. На площади вспыхивали малиновые вспышки взрывов, раскидывая куски разорванной плоти. Там, где падали заряды, в толпе возникали кровавые проплешины, наполненные корчащимися телами. Макс отлично знал свое дело, зацепив как можно больше людей.
Ленинские побежали, топча поверженных. Зарядов хватило и на то, чтобы влепить пару кассет по кварталам трущоб. Начались пожары. Дым стал заполнять площадь, где среди воронок мертвые лежали на искалеченных.
Кое-кто из них начал приходить в себя. Ребята в запале достреливали пытающихся встать. Но это было ненужной жестокостью. Раненые гопники перестали быть частью толпы, роем человеческих насекомых, который, выполняя волю циничных демагогов, пришел установить свои ублюдочные порядки. Я скомандовал отступление. Угрожая взорвать решетку, мы заставили впустить нас.
Все оказалось не так плохо, как могло быть. Итогом боя были один убитый и трое раненых. В живых остался даже Муся. Наум был виноват сам. Егор получил пулю в ногу, Славке прострелили плечо. Авдееву попали в броник мягкой пулей из дробовика и отбили легкое.
Отряд кинулся на стену.
– «Они сейчас опомнятся», – орал я. – «Аркашка, делай что хочешь, но заставь пушкарей стрелять! Первое отделение – за мной!
Мамонт повел кадетов организовывать сопротивление. У огневых точек раздался мат, звуки затрещин и стрельба. «Надеюсь, они не расстреливают канониров», – пролетело у меня в голове.
Мы нашли князя в башне. Мои бойцы влетели в помещение. Пальцы кадетов лежали на спусковых крючках, глаза молодых убийц выбирали цели, расчерчивали комнату на секторы обстрела.
– Кто приказал опустить решетку?! – закричал я, обращаясь к князю.
За окнами стали палить особенно сильно.
Рядом с окном кто-то из кадетов орал:
– Бегом к пушке! Хули вылупился, ишак?! Пулю в ебало хочешь?!
И снова ударили очереди.
В глазах у владимирского владыки мелькнул страх. В одно мгновение лицо из румяного стало серым. Видимо, он в полной мере осознал, что волчата, которые забавно маршировали на парадах, выросли и стали матерыми хищниками, подчиняющимися только своему вожаку.
Кто-то громко испортил воздух с перепугу.
– О-он, – заикаясь, сказал князь, показывая пальцем на воеводу.
– Зачем?! Можно было без стрельбы обойтись! У нас парня убили из-за этого! – завелся я. – Нас всех чуть не положили! Это предательство!
Воевода забормотал нечто неразборчивое про то, что кадеты все равно не успевали, а он должен был думать обо всех. Я отметил, как скривился Юрий Дуболомов, нервно сжав ремень джаггера. Он сначала выглядел удивленным, потом нахмурился и отвернулся от отца.
– Так, – подытожил я. – Потом разберемся. Они сейчас опомнятся и пойдут на стену. Князь, нам нужен жаробойщик.
– Жаробоем своих? – поразился владыка.
Тут вбежал связной офицер с докладом. Он по инерции протиснулся между кадетами к князю и застыл, понимая, что тут происходит нечто из ряда вон выходящее.
– Ваше высочество! Повстанцы взяли западные ворота и штурмуют Оружейную башню. На дороге видна колонна под штандартом князя Иннокентия. Готовятся перейти через Рпеньские гати.
– Негодяи! Лодыри! Проспали! – вдруг крикнул князь, отвешивая посыльному пощечину. – Теперь нам стену не удержать. Все в цитадель!
Но никто не двинулся с места. Отчасти из-за автоматов моих ребят, отчасти потому, что все бояре имели в центральном районе лабазы и конторы.
– «Ленинских» десять тысяч, – продолжал орать князь. – Больше чем во всем остальном городе с посадами. И они вооружены. А у нас войска и батальона не наберется.
– Жаробойщик, – повторил я. – Нужно ударить в направлении западных ворот. Второй выстрел – с Почаевской башни. Третий – с Оружейной. Будет огненный мешок. Пусть горят… А иначе все по кольям рассядемся.
– И в кого ты такой уродился? – вполголоса заметил кто-то из бояр.
Наступило молчание. По мере того как Владимирский владыка беспомощно трепыхался, в кадетах крепла уверенность, что они справились бы лучше. Оружие в руках просило действия. Моим ребятам все трудней было держать автоматы опущенными.
– Ладно, – сказал Юрий, снимая с плеча джаггернаут. – Я пойду. Мы, Дуболомовы, напортили, мы и поправим.
Воевода хотел что-то сказать, но сын выразительно посмотрел на него, заставив промолчать. «Ленинские» с веревками и лестницами двинулись на штурм. На стене забухали пушки, снося картечью целые отряды. Но восставших было слишком много. Отравленные ударными дозами наркотика, они лезли и дохли, дохли и лезли.
Юрий не спеша изготовил к выстрелу свое оружие.
– Давай, родной, – торопил его я. – Давай. Тебя девки за это любили. Ты сладко ел, сладко спал. Выполни долг свой, боярин.
– Не причитай, пацан, – оборвал он меня. – Сейчас дам сигнал и стрельну. У меня с машинкой в последнее время нелады. Ты отойди подальше.
Дуболомов снял с плеча рог и затрубил, предупреждая, что сейчас будет выстрел из оружия Пророка. Кроссполяризатора у меня не было, и я счел за лучшее лечь, прикрыв глаза руками.
Точно тяжелый вздох прокатился над землей. Обжигающий жар коснулся тела. Мне показалось, что сейчас на мне загорится амуниция, а в разгрузке начнут рваться патроны. Я вскочил, дрыгая ошпаренными руками и ногами.
По земле катился огненный вал, сияя ослепительно-белым светом. Он зажигал бараки. Под вопли тысяч горящих заживо пламя дошло до крепостной стены и, словно с трамплина, прыгнуло в небо, встав грибовидным облаком.
Жаробойщик лежал на спине. У него тлели волосы и одежда. Вонь его горящей плоти смешивалась со смрадом пылающих трупов внизу.
Может, на пути пучка плазмы оказались стрела или пуля, что вызвало реакцию полного распада раньше времени. Но скорей всего джаггернаут действительно был неисправен.
