– Патронов не было, – признался я. – Ничего не было. Ни еды, ни боеприпасов. Князюшка списал нас раньше времени.
– Вот как бывает, – заметила Маруся.
Мы связали пленников и, установив мину, поволокли их в разгромленную подземную тюрьму. Я тянул Григория, а сильная, плотная Маруся – его вяло дергающуюся пассию. Следом шла Дарья с отрубленной рукой вампирши и через каждый десяток шагов с холодной яростью непринужденно добавляла пленнице ногой в темечко, чтобы та не очухалась раньше времени.
Нижняя площадка была ярко освещена. Амазонки зажгли весь запас ламп и факелов. Девушки штрафной группы Катерины разгребали месиво из трупов, рубя головы всем подряд для уверенности в том, что никто больше не встанет. Кастет напряженно шарил стволом автомата, готовый открыть огонь в любое мгновение.
– Кастет, что случилось? – спросил я.
– Еще один поднялся, – машинально заметила Катерина, продолжая заниматься своим грязным делом.
– Командир… – обрадовался боец. – А я тебя не увидел, решил, что всё.
– А наверху чего стали палить как ненормальные?
– Там на втором уровне вентиляционная камера была. И три десятка охламонов, которые воздуходувку крутили. Когда я вертухаев положил, они хором кипеж подняли. То ли фуцаны ссученные, то ли хлебальники наши им круто не глянулись. На бучу балдохи подтянулись, шмалять стали.
– Кастет, волчара, опять запел по фене? – строго спросил я.
– Все, командир, завязываю. Кого приволок?
– Сладкая парочка. Князь Григорий и эта сучка.
– Это же вылитая Ганька, – поразилась Катерина, заглянув в лицо вампирше.
– Наших нашли? – поинтересовалась Дарья.
– Да. В конце первого коридора направо.
– Княжну?
– Нашли, – слегка скривившись, ответила Катерина. – Висела готовая к употреблению.
– Умерла, что ли? – испугался я.
– Вроде нет… Многие из наших похуже будут.
Мы отправились туда, волоча за ноги захваченных. Головы пленников мотались в скользком кровавом месиве. Мужчина постанывал, постепенно приходя в себя.
В тюремном отсеке, снабженном всем необходимым, включая пыточную и бытовку для мастеров заплечных дел, суетились амазонки. Воительницы сломали замки и сейчас пытались освободить тех, кого считали нашими. Десяток камер, набитых людьми из свиты княжны, уже были открыты. Девушки всячески пытались облегчить страдания пленников – поили водой, кормили сухарями из НЗ и уговаривали потерпеть совсем немного. Многие из узников выглядели совсем плохо.
Клавдия самозабвенно руководила спасением людей. Амазонки разыскивали подручный материал для самодельных носилок, шарили в нишах и ломали дверцы шкафчиков в поисках ключей от колодок, в которые был закованы оборотни.
Привычка немертвых к точности и натурализму сыграла с ними злую шутку. От шипованных колодок нельзя было избавиться просто так, сломав замки. При каждом движении шипы глубоко впивались в тела, вызывая нестерпимую боль.
С двоих или троих оковы удалось снять, и те курили в коридоре, состроив благодарно-страдальческие гримасы под жалостливыми взглядами спасительниц.
Я кивнул Клавдии, подзывая ее к себе. Амазонка подошла.
– Успешно? – спросил я.
– Тут они, – сказала Катерина, показывая по сторонам. – Ключи от колодок найдем, всех вытащим.
– Нет, не надо. Выведи своих в коридор, – приказал я Клавдии.
– Зачем? – не поняла она.
– Пониже пупка, повыше срама, – шепнула ей Дарья, обведя глазами вокруг.
Клавдия все поняла. Она сделала знак «Все ко мне», но амазонки, несмотря на хваленую железную дисциплину «диких кошек», остались в камерах, облегчая состояние страдальцев.
– Сделай что-нибудь, – попросил я Клавдию. – Сейчас отряда не будет.
Она кивнула, напряженно размышляя.
– Ганя где? – хмуро спросил я начальницу амазонок.
– Там… – она показала на пыточную.
Рогнеда лежала на полу. Под голову ей положили вещмешок и накрыли рогожкой от нескромных глаз. С правого бока грубая ткань сползла, обнажая выпирающие от худобы ребра и расписанную плетью кожу. Густые рыжие волосы наследницы Владимирского престола свалялись и выглядели как половая тряпка. Чернота под глазами делала мертвенно-бледное лицо девушки маской смерти. Вокруг Рогнеды хлопотали Тамара и Ольга.
Все внутри у меня опустилось. Теперь я не испытывал к дочери князя никаких чувств. Однако надежда на освобождение моих парней заключалась сейчас в этой странной девчонке. И потом она была такая измученная и жалкая, что тут дрогнуло бы не только мое сердце.
– Умерла? – с испугом спросил я.
– Нет, в обмороке, – ответили амазонки. – Увидела нас и сознание потеряла.
– Ты только посмотри, – крикнул я с наигранной яростью, обращаясь к Клавдии. – Наша будущая правительница умирает, а ее неблагодарные подданные занимаются грязной челядью, которая не уберегла помазанницу Божию от поругания! Ну-ка всех сюда!
– Выполнять! Бегом!!! – истерически взвизгнула начальница амазонок во всю мощь луженой глотки. – Все в пыточную!
Клавдия и Маруся, грязно ругаясь, стали выволакивать девчонок за шкирку и пинками гнать в комнату. Но не все подчиненные ее послушали. Кое-кто откровенно послал подальше своего командира. Одной из них была Татьяна, Семенова зазноба, которая нашла в подземелье своего брата-лошадника.
Когда Клавдия попыталась тащить ее силой, Татьяна отбросила начальницу и выразительно положила ладонь на рукоять катаны.
Наши крики привели княжну в чувство. Она вдруг протянула ко мне руку и слабым, прерывающимся голосом произнесла:
– Ты пришел за мной, милый… – и совсем тихо попросила: – Подойди ближе, наклонись.
Я исполнил, сильно опасаясь, что княжна умрет прямо сейчас.
Она обняла меня, не стесняясь того, что рогожка съехала совсем, обнажив грудь, и крепко поцеловала.
– Даня, любимый, я так ждала тебя… – произнесла она. Потом крепко прижала меня к себе и прошептала на ухо: – Убейте мою свиту. Они уже все оборотни…
– Я знаю, – ответил я. – Ложись, тебе нельзя напрягаться.
– Хорошо, милый, – согласилась княжна, в изнеможении опускаясь обратно.
– Всех привели?! – продолжил буйствовать я. – А где эти ебаные?! Как они такое допустить могли?!
Я выскочил из пыточной в коридор, где оставались освобожденные из камер. Я подхватил Ивана Кузьмича, пожилого усатого мужика, княжеского казначея, уважаемого и достойного человека, присланного Рогнединым отцом, чтобы передать ее приданное и получить в том расписку по всей форме.
«Иван Кузьмич» казался совсем слабым, как если бы и вправду сидел в тюрьме, где неоднократно был бит и терзан опытными палачами. Он негодующе зыркнул на меня совсем как настоящий, сказав с горькой обидой: «Что же ты делаешь, сучонок молодой?» – и, уступая грубой силе, буквально полетел вперед, подвешенный на вороте собственной рубашки, едва успевая перебирать ногами. На секунду у меня возникло сомнение. Но я все же продолжил волочить его и кинул на пол пыточной комнаты перед княжной.
