ГЛАВА ВТОРАЯ
Он кое-как почистился и повернул обратно. На одной из скамей сидела дама; Дидерих, подавляя в себе чувство стыда, подходил все ближе. Как назло, она почему-то пристально всматривалась в него. «Дура», — мысленно выругался он. И вдруг, увидев выражение сильного испуга на ее лице, он узнал Агнес Геппель.
— Я только что встретил кайзера, — брякнул он.
— Кайзера? — переспросила Агнес, словно возвращаясь из другого мира.
Дидерих, лихорадочно, размашисто жестикулируя, чего с ним обычно не бывало, освобождался от всего, что его душило. Наш несравненный молодой кайзер, совершенно один среди беснующихся мятежников! Они разнесли какое-то кафе, он, Дидерих, сам был там! На Унтер-ден-Линден он вступил в кровавый бой за своего кайзера. Из пушек бы по ним палить!
— Они, вероятно, голодают, — нерешительно сказала Агнес. — Они ведь тоже люди.
— Люди? — Дидерих свирепо повел глазами. — Внутренний враг, вот они кто. — Посмотрев в испуганные глаза Агнес, он сбавил тон: — Вам, вероятно, нравится, что по милости этого сброда пришлось оцепить все улицы?
Нет, Агнес это совсем не нравится. Она сделала в городе покупки и собиралась уже домой, на Блюхерштрассе, но омнибусы не шли, нигде нельзя было протиснуться. Ее оттерли к Тиргартену. А тут еще холод, сырость, — отец, конечно, в тревоге, но что же делать? Дидерих пообещал все устроить. Они пошли вместе. Он вдруг растерял все мысли, не знал, о чем говорить, и вертел головой в разные стороны, как будто искал дорогу. Они были одни среди обнаженных деревьев и прелой прошлогодней листвы. Куда девались все его мужество и возвышенность чувств? Он был подавлен, как во время последней прогулки с Агнес, когда, напуганный Мальманом, вскочил в проходящий омнибус и обратился в бегство.
Агнес сказала:
— Как давно вы у нас не были, очень, очень давно. Ведь папа писал вам, кажется?
— Мой отец умер, — смешавшись, сказал Дидерих.
Агнес поспешно выразила соболезнование, но затем снова спросила, почему он тогда, три года назад, так внезапно исчез?
— Ведь почти три года уже, не правда ли?
Дидерих почувствовал себя увереннее. Корпорация поглощала все его время. Дисциплина там отчаянно суровая.
— А кроме того, я выполнил свой воинский долг.
— О! — Агнес взглянула на него. — Как вы много успели. Вы, вероятно, уже доктор?
— Вот теперь как раз готовлюсь к экзамену.
Он хмуро смотрел в одну точку. Его шрамы, солидность его фигуры, вся эта благоприобретенная возмужалость ничего для нее не значат? Она ничего не замечает?
— Но зато вы… — сказал он неучтиво. По ее худенькому, очень худенькому лицу разлился слабый румянец, заалел даже вогнутый носик с редкими веснушками.
— Да, я порой неважно себя чувствую, но это ничего, поправлюсь.
Дидериху стало ее жалко.
— Я, разумеется, хотел сказать, что вы очень похорошели. — И он посмотрел на ее рыжие волосы, выбившиеся из-под шляпы; оттого что она похудела, они казались еще более густыми. Разглядывая Агнес, он думал о пережитых унижениях, о том, как изменилась его жизнь. Он вызывающе спросил:
— Ну, а как поживает господин Мальман?
Агнес презрительно скривила губы.
— Вы его помните? Если бы я его встретила, я прошла бы мимо.
— Да? Но у него теперь бюро патентов, он мог бы отлично жениться.
— Что ж из того?
— Ведь раньше вы им интересовались?
— С чего вы взяли?
— Он всегда делал вам подарки.
— Я бы предпочла их не принимать, но тогда… — Она смотрела на дорогу, на прелую прошлогоднюю листву. — Тогда я не могла бы и от вас принимать подарки.
Она испугалась и замолчала. Дидерих понял, что свершилось нечто важное, и тоже онемел.
— Стоит ли говорить о такой безделице? Немного цветов… — наконец выдавил он из себя. И в новом порыве возмущения бросил: — Мальман подарил вам даже браслет.
— Я никогда его не ношу, — сказала Агнес.
У Дидериха вдруг забилось сердце, он с трудом выговорил:
— А если бы этот подарок был от меня?
Молчание; он не дышал. Она чуть слышно произнесла:
— Тогда носила бы.
Она вдруг прибавила шагу и больше не проронила ни слова. Подошли к Бранденбургским воротам, увидели на Унтер-ден-Линден грозный наряд полиции, заторопившись, прошли мимо и свернули на Доротеенштрассе. Здесь было малолюдно. Дидерих вновь замедлил шаг и рассмеялся:
— Если вникнуть, это невероятно смешно. Все, что Мальман вам дарил, покупалось на мои деньги. Он отбирал у меня все, до последней марки. Я был еще совсем наивным юнцом.
Они остановились.
— О! — произнесла она, и в ее золотисто-карих глазах что-то дрогнуло. — Это ужасно. Можете вы мне это простить?
Он покровительственно улыбнулся. Дело прошлое. Недаром говорится: молодо-зелено.
— Нет, нет, — растерянно твердила Агнес.
Теперь самое главное, сказал он, как ей добраться до дому. Здесь тоже все оцеплено, омнибусов нет как нет.
— Мне очень жаль, но вам придется еще побыть в моем обществе. Кстати, я живу неподалеку. Вы могли бы подняться ко мне, — по крайней мере, были бы под крышей. Но, конечно, молодой девушке трудно на это решиться.
В ее взгляде по-прежнему была мольба.
— Вы так добры, — сказала она, учащенно дыша. — Так благородны. — Они вошли в подъезд. — Я ведь могу довериться вам?
— Я знаю, к чему обязывает меня честь моей корпорации, — объявил Дидерих.
Идти надо было мимо кухни, но, к счастью, там никого не было.
— Снимите пальто и шляпу, — милостиво сказал Дидерих.
Он стоял, не глядя на Агнес, и, пока она снимала шляпу, переминался с ноги на ногу.
— Пойду поищу хозяйку и попрошу вскипятить чай.
Он уже повернулся к двери, но вдруг отпрянул, — Агнес схватила его руку и поцеловала!
— Что вы, фрейлейн Агнес, — пролепетал он вне себя от испуга и, точно в утешение, обнял ее за плечи; она припала к нему. Он глубоко зарылся губами в ее волосы, ему казалось, что теперь это его долг. Под руками Дидериха она задрожала, забилась, точно под ударами. Сквозь прозрачную блузку он ощутил влажное тепло. Дидериха бросило в жар, он поцеловал ее в шею. И вдруг ее лицо придвинулось близко-близко: полуоткрытый рот, полуопущенные веки и никогда еще не виданное им выражение; у него закружилась голова.
— Агнес, Агнес, я люблю тебя, — сказал он, словно изнемогая от глубокого страдания.
Она не ответила; из ее открытого рта толчками вырывалось теплое дыхание, он почувствовал, что она падает, и понес ее; ему чудилось, что она вот-вот растает у него на руках.
